Понятие политического

Еще один выдающийся автор — Ханс Моргентау, основатель американской школы политического реализма, не упомянут Шмиттом ни разу, но с ним связана не менее примечательная история. Моргентау начинал свою научную карьеру в Германии, он защитил диссертацию, которая вышла в свет под названием «Международное правосудие, его сущность и границы»,[818] в которой исследовал многие важные для Шмитта темы. Единственный труд Шмитта, на который сделана ссылка в этой работе, — брошюра «Ключевой вопрос Лиги Наций», о которой я еще упомяну ниже. Известно, что Моргентау был хорошо знаком с работами Шмитта, причем как теми, мимо которых просто не мог пройти молодой юрист, получавший в те годы образование в Германии, так и (уже после эмиграции в США) с позднейшими, включая «Теорию партизана», которую ему давал читать Лео Штраус.[819] Но лишь незадолго до кончины в 1980 г Моргентау публично высказался о своем знакомстве со Шмиттом, причем характер этих высказываний был таков, что позволил одному из первых исследователей этой темы У. Шойерману поставить вопрос о «еще одном скрытом диалоге» (по аналогии со «скрытым диалогом Шмитта и Штрауса», о котором писал Майер).[820] Суть дела заключается в следующем. Моргентау чуть ли не обвинил Шмитта в плагиате его идеи. Они были едва знакомы — Моргентау однажды нанес визит Шмитту (это документировано и не вызывает сомнений), который произвел на него негативное личное впечатление (это, кстати говоря, очень редкое свидетельство такого рода, куда чаще о Шмитте вспоминают как об очень обаятельном собеседнике). Но дело не в личных симпатиях и антипатиях. Шмитт, как считал Моргентау, быстро распознал в его диссертации ответ на «Понятие политического» и начал использовать его идеи. Идейная эволюция Шмитта в 1929—31 гг. не вызывает сомнений. Так, например, в «Хранителе конституции» есть следующее важное рассуждение: «Легко и удобно противопоставлять политику и право, политику и хозяйство, политику и культуру, но при этом обычно исходят из того ложного, свойственного либеральному XIX в. представления, что возможно отделить особую область „политика“ от других предметных областей, каковы хозяйство, религия, право. Однако своеобразие политического состоит как раз в том, что каждая мыслимая область человеческой деятельности может стать политической и тут же становится политической, как только в этой области образуются решающие конфликты и вопросы. Политическое может соединиться со всякой материей и только дает ей — да будет мне позволено воспользоваться здесь формулой Эдуарда Шпрангера — „новый поворот“. ... Все, что некоторым образом может иметь публичный интерес, может быть некоторым образом политическим, и ничто из того, что по сути своей касается государства, не может быть всерьез деполитизировано».[821] Если сегодняшнего читателя Шмитта не удивят эти слова, то надо иметь в виду, что столь решительное высказывание не совпадает с более умеренным настроем первого издания «Понятия политического». Дело не просто в том, что политическое является главенствующим различением (о чем шла речь выше в связи с замечаниями Штрауса), но в том, что любое различение может стать политическим, как только конфликты и споры в той или иной области человеческой деятельности станут достаточно сильны и важны.

В этом тексте пока еще нет — оно напрашивается, но появляется у Шмитта позднее — слова «интенсивность». Именно это слово и связанный с ним ход мыслей Шмитт, утверждал Моргентау, заимствовал у него. В «Понятии политического» 1932 г. Шмитт пишет: «Смысл различения друга и врага состоит в том, чтобы обозначить высшую степень интенсивности соединения или разделения, ассоциации или диссоциации...».[822] Это действительно центральный тезис, и вопрос о том, откуда он его взял, весьма важен. Немало исследователей в наши дни согласны с Моргентау, в том числе и У. Шойерман, автор новаторских изысканий о взаимовлиянии двух мыслителей. Иной точки зрения придерживается О. Ютерсонке, который находит то же понятие интенсивности у современников Шмитта, немецких юристов Дж. П. Гольдшмидта и К. Бильфингера, полузабытых в наши дни, а также — что всего важнее — у знаменитого немецкого правоведа предшествующей эпохи Георга Йеллинека.[823] Он считает, что вопрос о том, кто на кого больше воздействовал, по сути, неразрешим, и часто разговор о том, как Моргентау повлиял на Шмитта, служит лишь началом для разговора о том, как Шмитт повлиял на Моргентау. Конечно, вопрос о правильном размещении «Понятия политического» в контексте исторически значимых интеллектуальных влияний обойти невозможно. Но есть ведь еще и контекст собственного творчества Шмитта!