Понятие политического

Это рассуждение Шмитта — не безупречное. В основном тексте «Понятия политического» Шмитт начинает как раз с того, что «понятие государства предполагает понятие политического», а в предисловии, как мы видим, уточняет, что речь идет о таком понятии политического, которое предполагает европейское государство как «конкретное, привязанное к эпохе понятие», если воспользоваться его собственной формулой.[811] Конечно, можно трактовать это в том смысле, что государство и политическое «взаимно предполагают друг друга», но это приведет лишь к тому, что провоцирующая новизна его работы будет утеряна, растворена в уточняющих комментариях. Классическое государство, «блестящий образец европейской формы и западного рационализма, низвержено с престола», конечно, не к началу 60-х гг., а много раньше, и задача Шмитта, собственно говоря, состоит в том, чтобы в ретроспективе обозначить, так сказать, местоположение своей духовной родины. В работах 30-х—50-х гг. о Гоббсе, о конкретном понятии государства, о европейском праве народов Шмитт выступает с позиций «ясного различения» внутреннего и внешнего. Политическое помещается в сферу отношений между государствами, войны ведутся между государствами, внутри государств нет политики, но есть полиция: мир, покой и безопасность; у войн есть внятные правовые параметры и ограничения и т. п. Шмитт не утверждает, что дела именно таковы! Он с этой позиции рассматривает и оценивает происходящее, как сторонник сильного государства, так сказать, благоприятного для своих граждан и внятного для своих друзей и врагов, которое он хотел бы защищать, но от которого в реальности мало что осталось. Важнейшая книга 50-х гг. — и его последняя монография — посвящена именно судьбам jus publicum europaeum.[812] Шмитт называет здесь государство основным носителем (tragende Größe) межгосударственного пространственного порядка (Raumordnung). С учреждением этого порядка прекратились конфессиональные гражданские войны, которые не только велись с религиозным упрямством и рвением, но и предполагали надтерриториальное образование партий, при котором собратья по вере могли консолидироваться поверх территориально-политических границ. Классическое государство — это территориальное, в первую очередь, континентальное государство. Именно по твердой территории можно провести наглядную границу, именно внятная очерченность территории позволяет определить, где именно действует право государства с его полицейскими силами.[813] Шмитт вовсе не считает, что межгосударственное право держится на «тонкой нитке» договоренностей между «эгоистичными Левиафанами». К договорам всегда примешивается что-то еще. До появления современных государств большое политическое пространство Respublica Christiana, Священной империи, которая не столько была огромным государством, как неким «порядком локализации» с духовным и политическим авторитетами папы и императора. Классические государства, помимо договоров, удерживались от своеволия старыми прочными связями, церковными, социальными и экономическими соображениями,[814] и именно государствам удалось декриминализировать войну, то есть отличить врага от преступника. Шмитт не забывает — и это делает его аргумент куда более сложным, — что помимо различения внутреннего и внешнего, существовало еще одно различение, еще один дуализм: частного и публичного. Люди с их частными интересами могли контаюгировать поверх устанавливающихся границ государства, и это в высшей степени важно, поскольку частные интересы — экономические, и развитие экономических связей также шло вопреки классическому государству. Мы не можем здесь останавливаться на анализе аргументов Шмитта в части тех сложностей, которые начались у европейцев в момент обретения новых, американских земель, на которых не должно было действовать европейское право народов. Достаточно сказать, что основательным образом оно было подорвано уже в XIX в., и Первая мировая война показала, до какой степени невозможно на него полагаться. Возможно, символическим его завершением стала (пусть и неудавшаяся) попытка Лиги наций уже через несколько лет после войны объявить агрессию преступлением, то есть снова превратить врага в преступника. Многие важные положения «Номоса земли» дословно повторяются в предисловии 1963 г. к «Понятию политического».