Однако, как и со всяким другим правилом, тот факт, что правило о парламентском суверенитете определено в этом отношении, не означает, что оно таково во всех отношениях. По поводу него могут возникнуть вопросы, на которые к настоящему времени нет ответа, который был бы явно правильным или неправильным. Эти вопросы могут быть разрешены лишь посредством выбора, сделанного кем-то, авторитетность чьего выбора по этому поводу окончательно установлена. Такие неопределенности в правиле парламентского суверенитета проявляются следующим образом. Настоящим правилом признается, что парламент не может безусловно изъять статутом какой-либо предмет из сферы действия будущего парламентского законодательства; но может быть проведено различие между указом, просто предписывающим, что делать, и указом, который, оставляя пока парламенту свободу законодательствовать по любому вопросу, предписывает «способ и форму» законодательства. Последнее может, например, требовать, чтобы по определенным вопросам ни одно законодательство не имело силы, если оно не принято большинством из двух палат, заседающих вместе, или если оно не утверждено плебисцитом. Оно может «укрепить» такое положение условием, что это положение само по себе может быть отменено только в результате такого же особого процесса. Такое частичное изменение в законодательном процессе вполне может быть совместимо с существующим правилом, что парламент не может беспрекословно ограничить своих преемников, ибо то, что он делает, не столько ограничивает (bind) преемников, сколько избавляет их от зависимости в отношении (quoad) определенных вопросов и передает их законодательные полномочия по поводу этих вопросов новому особому органу. Так что можно сказать, что в отношении этих специальных вопросов парламент не «ограничил» или «сковал» парламент или уменьшил его непрерывное всемогущество, — а «переопределил» парламент и то, что необходимо делать, чтобы законодательствовать [75].
Ясно, что если бы этот механизм был валидным, парламент смог бы достичь при его посредстве во многом тех самых результатов, что нынешняя доктрина о том, что он не властен ограничивать в чем-либо своих преемников, как кажется, делает недоступными его власти. Ибо хотя действительно разница между ограничением области, в которой парламент может законодательствовать, и просто изменением способа и формы законодательной деятельности достаточно ясна в некоторых случаях, в действительности эти две категории незаметно переходят друг в друга. Статут, который, зафиксировав размеры минимальной заработной платы для инженеров, обеспечил то, что ни один билль, касающийся платы инженерам, не должен иметь эффекта в качестве закона, если не подтвержден резолюцией Союза инженеров, и продолжал укреплять это положение, — может в действительности обеспечивать все то, что на практике можно было бы сделать с помощью статута, который зафиксировал бы заработную плату «навсегда» и, следовательно, жестко запретил бы полностью свою отмену. Тем не менее, можно привести аргумент, имеющий, как признали бы юристы, некоторую силу, чтобы показать, что хотя последний был бы недействителен при существующем правиле непрерывного парламентского суверенитета, — первый не был бы таковым. Шаги аргумента состоят в последовательности утверждений о том, что может делать парламент, каждое последующее из которых внушало бы все меньшее доверие, чем предыдущее, хотя и имело бы с ним некоторое сходство. Ни одно из них не может быть отвергнуто как неправильное или принято в уверенности, что оно правильно, ибо мы находимся в области открытой структуры наиболее фундаментального правила системы. Здесь в любой момент может возникнуть вопрос, на который не существует одного ответа — лишь ответы.