Понятие права

Таким образом, можно было бы признать, что парламент может необратимо изменить существующий состав парламента, полностью упразднив палату лордов и заходя, тем самым, дальше парламентских актов 1911 г. и 1949 г., которые обходились без согласия этой палаты и которые некоторые авторитеты предпочитают интерпретировать просто как могущую быть отозванной передачу некоторых парламентских полномочий королеве и палате общин [76]. Также может быть признано, что, как утверждает Дайси[24], парламент может полностью себя разрушить актом, объявляющим его полномочия завершенными, и отменяющим законодательство, обеспечивающее избрание будущих парламентов. В этом случае парламент может валидно сопровождать это законодательное самоубийство актом передачи всех своих полномочий другому лицу, скажем, Манчестерской корпорации. Если он может сделать это, не может ли он, юридически действительным образом, сделать нечто меньшее [77]? Не может ли он пресечь свои полномочия законодательствовать по определенным вопросам и передать их новой сложной сущности, включающей в себя и некоторое добавочное лицо? На этом основании не может ли раздел 4 Вестминстерского статута, обеспечивающий согласие доминиона с любым законодательством, касающимся его него, уже в действительности сделать это в отношении полномочий парламента законодательствовать для доминиона? Утверждение о том, что это может быть валидным образом отменено без согласия этого доминиона, не только может быть, как сказал лорд Сэнки, «теорией», которая «не имеет отношения к действительности». Оно может быть плохой теорией — или, по крайней мере, не лучшей, чем противоположная ей. Наконец, если парламент может быть реконструирован такими способами посредством собственного акта, почему он не может реконструировать себя, обеспечивая, чтобы Союз инженеров был необходимым элементом, чье согласие требуется для определенных видов законодательства?

Вполне может оказаться, что некоторые из спорных высказываний, которые конституируют сомнительные, однако не очевидно ошибочные шаги этого аргумента, будут подтверждены или отброшены судом, созванным для решения этого вопроса. Тогда мы будем иметь ответ на вопросы, которые они вызывают, и этот ответ в течение всего времени существования системы будет иметь уникальный авторитетный статус среди ответов, которые только могут быть даны. Суды сделают в этом смысле определенным высшее правило, посредством которого идентифицируется валидный закон. Здесь высказывание «конституция — это то, что судьи называют таковой» не означает просто, что частные решения верховных трибуналов не могут быть оспорены. На первый взгляд, зрелище кажется парадоксальным: суды, проявляющие творческие полномочия, устанавливают высшие критерии, посредством которых валидность тех самых законов, который дает им юрисдикцию как судам, сама должна быть проверена. Как может конституция дать кому-то право сказать, что такое конституция? Но парадокс исчезает, если мы вспомним, что, хотя каждое правило может быть сомнительным в некоторых пунктах, необходимым условием существования правовой системы является в действительности то, что не каждое правило подвергается сомнению по всем пунктам. Возможность судов, имеющих авторитетную власть в любое данное время, решать эти ограничивающие вопросы, касающиеся высших критериев валидности, зависит лишь от того факта, что в это время (когда они имеют авторитетную власть) применение этих критериев к широкой сфере права, включающей правила, которые придают эту власть, не вызывает сомнений, хотя точная сфера их действий и границы вызывают эти сомнения.

Этот ответ, однако, для некоторых может выглядеть слишком быстрым решением вопроса. Может оказаться, что он весьма неадекватно характеризует деятельность судов на грани фундаментальных правил, которые специфицируют критерии юридической действительности; так может быть, поскольку он слишком уподобляет эту деятельность ординарным случаям, где суды исполняют творческий выбор, интерпретируя частный статут, который оказался неопределенным. Ясно, что такие ординарные случаи должны возникать в любой системе, и, таким образом, представляются частью, даже если только подразумеваемой частью, правил, в соответствии с которыми действуют суды, что суды имеют юрисдикцию решать их, выбирая между альтернативами, которые статут оставляет открытыми, даже если они предпочитают представлять этот выбор как открытие. Но, по крайней мере в отсутствие писаной конституции, вопросы, касающиеся фундаментальных критериев валидности, часто, по-видимому, не имеют этого предварительно представимого качества, которое позволяет утверждать, что, когда они возникают, суды уже имеют, при существующих правилах, явный авторитет разрешать вопросы такого рода.