Понимание

«Будьте человеком! — писали ему мужчины. — Живите деятельно, бесстрашно и вы почувствуете, что люди, окружающие вас, вовсе не бездушны и холодны»… Ему писали о радости человеческого общения, когда в окружающих людях открывается самое существенное. Автор одного из писем напоминал известное высказывание Маркса о том, что бывает, когда между собой объединяются коммунистические рабочие — «курение, питье, еда и т. д. не служат уже там средствами соединения людей, не служат уже связующими средствами, для них достаточно общения… человеческое братство в их устах не фраза, а истина и с их загрубелых от труда лиц на нас сияет человеческое благородство». «Монолог одинокого человека» вызвал ответные монологи, в которых был сосредоточен ценный духовный опыт. Я познакомлю с ними читателей. Сейчас же мне хочется чуть подробнее развить соображение о пользе и вреде «книжного воспитания».

Вот голос за «книжность»:

«…У нас была хорошая библиотека: Писарев, Чернышевский, Добролюбов, Л. Толстой, Тургенев, Горький. Я читал все это запоем, особенно много читал в детстве. И „обильный заряд литературы“ сыграл огромную роль в формировании моего мира. В сорок лет я пережил столько, сколько не каждый глубокий старец, наверное, испытал. Но удивительное дело, несмотря на то, что я часто терпел поражения, мой оптимизм не пострадал. И хотя я совсем уже не тот, что был в восемнадцать лет, я убежден, что умирать буду с той же неистребимой верой в человека, в его назначение на земле и сущность».

А вот голос против «книжного воспитания»:

«Если формировать личность так, как в теплице, в основном на книжках, где неизменно торжествуют доброта и справедливость, то человек, войдя в реальную жизнь, „обламывается“ и разочаровывается. Наступает в жизни некоторых заядлых книжников странный момент, когда, столкнувшись с живой жизнью, они начинают испытывать неприязнь к любимым томам и писателям».

Опять голос за «книжное воспитание»:

«…Не всегда имеем мы возможность общаться с теми, кто необходим нам, но у нас есть великая радость — книги: вокруг нас поэтому немало мудрых людей, живших давным-давно и живущих сейчас, к нам обращена их речь, их опыт».

Голосов «против» было не меньше, чем голосов «за». Читая письма «антикнижников», я испытывал некоторое удивление. Мне раньше казалось, что место талантливой книги в человеческой жизни, в воспитании и самовоспитании настолько несомненно, что оно может подвергаться нападкам лишь со стороны людей неначитанных или читавших не то, что нужно. Но даже и они постесняются из чувства опасения «быть не как все», говорить о книгах в открытую нехорошо.

Но вот по мере чтения писем я видел, что для некоторых неглупых и хорошо начитанных людей литература вдруг становится некой антитезой жизни. Они начинают относиться к ней не как к источнику богатейшего духовного опыта человечества, а так сказать «фармацевтически», будто бы перед ними — собрание рецептов: как жить и действовать в любых обстоятельствах, рецептов, не оправдавших надежд, потому что лекарства оказались отнюдь не чудодейственными, не помогли повсеместно побеждать зло и содействовать торжеству добра. В этом чисто утилитарном отношении к литературе, которой сообщаются атрибуты точной науки, выявляется непонимание не только книг, но и самой жизни.

«Книжный человек» выходит в «мир» и, как только этот мир не оправдывает его несколько тепличных надежд, начинает думать, что его обманула литература.

Читать, конечно, легче, чем жить; восхищаться Оводом или Павлом Корчагиным легче, чем повторить в жизни то, что совершили они.