Понтий Пилат

Правоверные! Мы вступаем в борьбу за передел мира с могучим Римом. Вас это не пугает? Надо представлять развитие событий и быть готовым к самым тяжёлым последствиям. Как только Рим уразумеет положение дел, а управляют империей умные, дальновидные люди, знаменитые римские легионы будут уже здесь. Обстановка непростая, надо думать и думать.

— Существует ещё одна опасность для Иудеи и для её существования как нации, как государства, — поднялся влиятельный саддукей, бывший первосвященник Анна, с мнением которого трудно было не считаться. Меня беспокоит третье предложение равви Гамалиила — статус свободного человека для вновь обращённых. Одно дело готовить поколениями принятие данного положения, заботиться о сознании общества, другое дело — объявить о нём сегодня. Третьим предложением мы покушаемся на экономическое могущество нашего соседа и, к сожалению, господина. Если сегодня окружающий мир как бы и не замечает отсутствие рабства в нашей стране и считает это обстоятельство только нашим внутренним делом, то после стихийного движения вновь обращённых за свои права свободных людей положение о рабстве перестанет быть нашим внутренним делом. В наш жестокий век вопрос будет решён силой оружия. В предстоящей борьбе мы вряд ли чего-либо можем добиться, скорее всего мы потеряем даже те привилегии, которыми наш народ пользуется в римском мире.

Молчание затягивалось. Никому не хотелось ускорять принятие столь ответственного решения. Тогда-то и сказал своё слово первосвященник Каиафа:

— Важны предложения мудрого Гамалиила, непросты ответы. Необходимо думать; мы не вправе допустить ни одной ошибки. Они могут роковым образом повлиять на существование нашего народа; согласимся с тем, что у нас есть ещё время для принятия правильных решений.

Склонился на свой посох мудрый Гамалиил, прикрыл глаза:

— Разве можно понять тусклым сознанием, что бывают такие духовные порывы, духовные взлёты народов, когда никакие власти, никакие войска не могут погасить разгорающееся пламя. Пламя новой веры разгорается в римском мире, и так бездарно упустить единственную возможность провести в жизнь великую мысль пророка Даниила! Не повезло пророку с робкими духом иудейскими вождями религии.

Чувство досады читалось на лице Амана Эфера, когда стало известно содержание выступлений на заседании синедриона с необычной повесткой дня.

— И всё потому, — думал Понтий Пилат, — что наш философ переживает за судьбы человечества. Зачем так переживать? Боги точно знают, как развиваться человечеству.

Услышав это от Пилата, Аман Эфер скривил лицо, как от зубной боли.

— Объединение религиозных учений могли бы осуществить и люди. Четыреста лет назад смог же синедрион принять решение об отмене рабства. А разве мало было значительных лиц, противившихся такому решению? Состав умов в синедрионе отличался высоким уровнем мышления. Понятия свободы и величия нации были для них настолько важны, что мнение значительной прослойки богатых людей немного для них значило: они верили в свою правоту. А сегодня?

Понтий Пилат внимательно слушал и удивлялся.

— По-моему, они приняли решение на государственном уровне. Опасности учтены и учтены правильно.

— Действительно, решения приняты на государственном уровне интересов, но предложения Гамалиила требовали философского мышления: речь шла о человечестве, а не только об интересах Иудеи.

В душе Понтий Пилат не соглашался с мнением Друга.

— Подвергнуть удару государство, религию, народ во имя неведомого. Кто предугадает, кто прозрит? Сам я полон сомнений.

Скрытое недовольство друг другом выразилось в затянувшейся паузе.

Вдруг прокуратор встрепенулся.

— Как я мог забыть? Аман! Ты у нас астролог! Уверен, ты уже осведомлён об историческом пути самой Иудеи. Теперь мне понятна твоя нервозность, неудовлетворённость решением синедриона.

— Тебе, Понтий, я могу рассказать о будущих событиях в Иудее, и в их свете синедрион принял не самый лучший вариант. Через 30 лет в Иудее произойдет восстание против римского владычества. В страну из Египта и Сирии будут введены римские легионы. Иудея будет разорена, Иерусалим взят штурмом, Иерусалимский храм сожжён. Сама Иудея потеряет государственность и станет римской провинцией. Произойдут те события, которые прозорливые первосвященники перечисляли при обсуждении предложений Гамалиила. Если бы синедрион сумел приобщить общество к новым великим устремлениям, переключить энергию нации на создание новой мировой религии, никакого восстания не было бы. Не исключено, что страна и Иерусалимский храм могли бы вообще не пострадать.

Понтий Пилат устремил взгляд на друга и уже собирался обрушить на Амана Эфера планы преобразования мира, но был остановлен:

— Нет, Понтий, нет! Я смотрю, ты уже приобрёл вкус к управлению историей народов. Предоставь истории самой вершить свои дела.

Эпилог