Понтий Пилат

— Мир вам. Достойный человек убережёт вас от происков единоверцев. Слушайте Марию Клеопу. Я же иду в Галилею. Там встретимся.

На пороге его ждала Мария, провела в другую комнату, обмыла, перевязала раны, заставила выпить разведённой чёрной смолы. Молча вывела его из города.

Стража у ворот не заинтересовалась двумя путниками, поскольку никого они не напоминали и интереса не представляли. Помнил он, как вышли на дорогу, ведущую в Галилею, слушал напутствия Марии.

— Иошуа, ты уж мать свою навести. Тяжело ей достаётся в жизни, не вольна она в своих желаниях. Ты теперь сквозь смерть прошёл, должен понимать, что нет в её жизни ничего дороже сына. Оглянись на себя. Ходишь дальними дорогами с другими людьми. Разве составишь ей опору в старости? Сердце её за это время слезами изошло. Был ты мягок и добр с другими людьми, так неужели у тебя не найдётся для матери нежности и теплоты?

И вот он идёт домой, хочет увидеть мать, попросить прощения блудному сыну. Несколько дней назад у него была целая жизнь впереди, и место матери в его душе отводилось более чем скромное. Теперь жизнь приближалась к концу, и всем, перед которыми чувствовал вину, он хотел вернуть долги. Особенно виноватым чувствовал себя перед матерью. Вспомнил случай у синагоги. Так холодно встретить свою мать, так равнодушно-отстранённо отнестись к ней, говорить глупые, оскорбляющие материнские чувства слова:

— Кто матерь моя и братья мои? Кто будет исполнять волю божью, тот мне брат, сестра и матерь.

Призывал любить ближнего, а своей матери сказать такие слова! А с какой укоризной она смотрела на него, вспомнить стыдно.

Редкие пешеходы и всадники мало обращали внимания на одинокого путника. По-восточному мудрые люди не мешали друг другу идти и ехать.

Недалеко оставалось до Еммауса. Впереди идущие люди замешкались, спорили о чем-то, оживленно жестикулируя.

Иисус, поравнявшись с ними, признал в одном из них своего двоюродного брата Симеона. То, что они его не признали, было очевидно — о нём и спрашивали. На вопрос, правду ли говорят о событиях в Иерусалиме, о распятии нового пророка по имени Иисус, Симеон только пожал плечами.

— Неужели ты, один из пришедших из Иерусалима, не знаешь о событиях, там произошедших в последние дни?

— Что же произошло в Иерусалиме? — спросил их Иисус.

— Распят пророк великий. Он должен был избавить свой народ от страданий и считал себя посланцем Господа. С его смертью исчезли последние надежды. Вот мы идём, разговариваем и скорбим. А сегодня утром стало известно, что гроб его пуст, и женщинам, пришедшим ко гробу, ангелы сообщили о вознесении их пророка к Господу нашему.

Странник выслушал сбивчивую речь брата и вполголоса проговорил:

— Нет, не видят они меня.

Наметив цель, Иисус проходил путь с бодростью в теле и с ясным сознанием. Но странная отрешённость восприятия мира, взгляд на этот мир как бы со стороны, какая-то миражность собственного существования утверждали Иисуса в мысли, что его душа уже отделяется от тела. Так сколько же она будет ещё пребывать с ним? Где-то в пути силы оставили его, он присел под придорожным деревом и больше не мог подняться. Так и умер одиноким и безвестным. Шли странники, увидели умершего и совершили обряд погребения. Нет тела, неизвестно место погребения. Трудно восстановить картину событий.

Аман Эфер смотрел на осунувшееся лицо Понтия Пилата.

— Я вижу, Понтий, смерть галилеянина подействовала на тебя угнетающе. Волею толпы распят мало кому известный реформатор религии. Оглянись! Четыре века назад толпа умертвила Сократа, известного всей Греции мудреца. Толпу не остановили ни его мудрость, ни его заслуги перед отечеством. Душевное невежество, корыстолюбие привели к расчётливому осуждению на казнь выдающегося гражданина и мыслителя. Что же можно ожидать от толпы, когда ее сознанием руководят хитрые и умелые вожди? Сколько было распято, забито камнями достойных, мудрых, высоких духом! Иногда мне хочется проклясть всё человечество, но что-то останавливает меня.

Наместник Сирии Помпоний Флакк Великий раскол

Помпоний Флакк встал позднее обычного. Обед, затеянный его другом Сервилием Публием, затянулся далеко заполночь. Тело было вялым и уставшим. Наместник принял ванну, и вышколенный раб принялся на столе кипарисового дерева массировать его тело, обильно пользуясь душистыми маслами. Процедура доставляла удовольствие, с ней было связано возвращение обычной бодрости. Закалённое в походах тело быстро возвращалось в режим нормальной жизнедеятельности, но Помпоний Флакк решил больше не злоупотреблять ночными часами.

Мысль сбивалась с пути, вымощенного думами о здоровье, уходе на покой, о будущей жизни в своём имении недалеко от Рима. Вчера в Антиохию прибыл прокуратор Иудеи Понтий Пилат. По опыту совместной работы приезд Понтия Пилата без вызова легат связывал с чрезвычайными событиями. Наместник находился в постоянном напряжении, ожидая религиозных или патриотических выступлений в Иерусалиме: Иудея представляла незатухающий вулкан страстей.