Читаем Понтийское царство полностью

Дата смерти Фарнака I вычисляется лишь приблизительно. Она произошла между 160/159 г., когда был принят декрет афинян в его честь, и 156/155 г., когда в войне между Пергамом и Вифинией принял участие как царь Понта его брат Митридат IV Филопатор Филадельф (Polyb. XXXIII. 12.1). Последний был женат на своей сестре Лаодике, о чем свидетельствует тетрадрахма (рис. 1.8) с парным изображением царя Митридата IV и Лаодики на лицевой стороне и Зевсом и Герой, легендой ΒΑΣΙΛΕΩΣ ΜΙΘΡΑΔΑΤΟΥ ΚΑΙ ΒΑΣΙΛΙΣΣΗΣ ΛΑΟΔΙΚΗΣ ΦΙΛΑΔΕΛΦΩΝ на оборотной[59].

На Делосе этой Лаодике была поставлена статуя, которую возвели Асклепиодор и Гермоген, сыновья Асклепиодора, и родосец Агатанакс, сын Эпигеная (ID. 1555). Они сделали посвящение еще в царствование Фарнака I и до того, как Лаодика вышла замуж за брата, поскольку в надписи не говорится, что она царица и жена Митридата. Отсюда следует, что брак Лаодики и Митридата IV был заключен по политическим и династийным мотивам. Он должен был закрепить права Митридата IV на престол после смерти Фарнака I, который оставил малолетнего сына-наследника, будущего царя Митридата V Эвергета. А это означает, что Митридат IV первоначально являлся регентом малолетнего царевича, но после брака с Лаодикой получил царский титул и трон, который делил вместе с супругой, ставшей царицей Понтийского государства[60]. В такой ситуации у малолетнего Митридата Эвергета, наследника Фарнака, практически не оставалось возможности влиять на государственное управление, так как он фактически был устранен с престола.

От правления Митридата IV Филопатора Филадельфа дошел интересный эпиграфический документ, который, по некоторым предположениям, был посвящением в капитолийский храм Юпитера Наилучшего и Величайшего статуи народа римского, а по другим - частью большого монумента возле означенного храма. Он представлял собой билингву - написанный на латинском и греческом языках документ, в котором говорилось буквально следующее: "[Царь Митридат Фил]опатор и Филадельф [сын царя Митридата], статую [Народа Римского], своего [друга и] союзника, за [благоволение] по отношению к себе [посвящает] [через послов Найма]на, сына Наймана, [и Махеса, сына Махеса]" (CIL. I²2.730=CIL. VI.30922a=IG. XIV. Add.986a=IGUR. I.9= OGIS.375).

Латинский вариант имеет приблизительно такой же смысл: "[Царь Митридат Филопатор и Фил]адельф, сын царя Митридата, [статую Римского Народа ради дружбы] и союза, которые отныне олицетворяет [между ним и римлянами?] Позаботились послы..."

Поскольку вместе с этим документом находились посвящения других царей и государств - Ликийского Союза, Лаодикеи на Лике, Эфеса, Табеи, каппадокийского царя Ариобарзана I, то было высказано предположение, что надпись Митридата должна датироваться I в. до н. э. и ее следует относить к Митридату, сыну Митридата VI Евпатора[61]. Однако Рейнак, обратив внимание на соседство посвящения Митридата с посвящением ликийцев в благодарность за возвращение им свободы от власти Родоса в 168/167 г., отнес к тому же времени и Митридатову надпись, приписав ее Митридату IV и сославшись на отсутствие у Евпатора сына с эпитетами Филопатор и Филадельф[62]. Датировка Рейнака опровергается тем, что еще в 160 г. до н. э. у власти в Понте стоял Фарнак I. Поэтому совершенно справедливы замечания Ж. и Л. Роберов, а также Дж. Ларсена, которые датировали посвящение Митридата IV 160-155 гг.[63] В последнее время Р. Меллор убедительно показал, что посвящение Митридата действительно относится к середине II в. до н. э., но в I в. при Сулле его заново вырезали на камне вместе с другими посвятительными надписями II-I вв.[64] Так что в настоящее время ничто не препятствует отнесению надписи к царю Митридату IV Филопатору Филадельфу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное