Пообещай лучшую ночь

Он посмотрел на нее, и в его глазах загорелся уже знакомый ей огонек.

— Я люблю все контролировать.

Мири вздрогнула, услышав в этих словах обещание.

Она уже по опыту знала, каково это — когда он кого-то контролирует. И не могла сказать, что ей это не нравится.

Откашлявшись, она сосредоточилась на луке.

— Теперь я понимаю, почему фонд так важен для тебя, — с некоторой грустью сказала она.

Фонд был важен для них обоих, и из-за этого их интерлюдия неизбежно должна была закончиться.

Но Мири отбросила эту мысль. Если ей пришлось признать, что самые эротические переживания, которые ей довелось испытать, продлятся всего несколько дней, уж она, черт возьми, позаботится о том, чтобы насладиться всем, что судьба может предложить ей.

Она не станет терять время, предвкушая расставание.

Нет, единственные слезы, которые она прольет, будут из-за этого чертова лука.

Улыбаясь сквозь слезы (из-за лука, заверила она себя), она сменила тему.

— Хорошо, что латкесы такие вкусные, потому что готовить их так муторно.

Спустя два утомительных часа они сидели за обеденным столом, но на этот раз еда перед ними была результатом их собственного труда.

С восторгом глядя на стол, Мири воскликнула:

— Хотя я уверена, что твой шеф приготовил бы это красивее, все выглядит и пахнет просто замечательно! Не могу дождаться, когда все это можно будет попробовать!

Бенджамин рассмеялся:

— Этому причиной голод и тяжкая работа.

Третий вечер подряд они ели превосходные блюда, пили слишком много отменного вина и заканчивали вечер на диване у камина.

— Я никогда не посмела бы сказать ничего против твоего феноменального шефа, — хихикнула Мири. — Но я согласна. Рецепт твоей мамы лучше.

Бенджамин чокнулся с ней своим бокалом.

— С первого же твоего слова я понял, что ты умная женщина.

И у Мири перехватило дыхание.

Его ум, его внешность, его слова — все зачаровывало ее. Мгновение она могла лишь пристально смотреть на него.

В свете камина его глаза излучали тепло, которого она даже представить не могла, когда впервые увидела его.

Он так отличался сейчас оттого мужчины, который встретил ее на взлетной полосе.

Тот мужчина был Бенджамином Сильвером, миллиардером и председателем совета директоров фонда еврейской общины города Лос-Анджелеса. Холодным, дотошным и придерживающимся железного распорядка дня.

А сейчас он был просто Бенджамином, не менее властным, но при этом сексуальным и раскрепощенным.

Как лава и лед.

И горячим он был еще более неотразимым, чем холодным.

Но ей казалось, что это было очень давно — когда она пыталась не поддаваться, сопротивляться его обаянию. Но сопротивляться было глупо — не потому, что это было трудно, а потому, что глупо было отвергать такой волшебный и драгоценный дар — близость с человеком, которому безусловно доверяешь, пусть даже ты с ним знакома так недолго.

И ее привлекла к нему именно эта смесь холода и жара. И та часть его самого, которую он прятал в этих лесах.

Оторвав от него взгляд, она уставилась на огонь в камине, пытаясь овладеть собой.

— Жаль, что у тебя нет детей, которым ты бы мог передать эти рецепты по наследству, — сказала она. — Эти блюда восхитительны, а мы можем оказаться последними людьми, которые их попробовали.

Она почувствовала, как он напрягся, и с участием повернулась к нему.

Тень набежала на его лицо.

— Если хочешь, я поделюсь этими рецептами с тобой, — сказал он, не глядя на нее, а уставившись в окно.

Ей хотелось, чтобы он снова улыбнулся.

— Я была бы в восторге, но семейные рецепты должны радовать семьи, связывая поколения и все такое прочее. Это и делает их «семейными» рецептами, а не просто «превосходными» рецептами.

Она шутила и поддразнивала его, но выражение его лица сделалось только мрачнее.

— Значит, эти рецепты будут просто «превосходными», потому что нет семьи, которой я передал бы их по наследству.

— Но ты и сам семья.

— Конечно, я семья, — резко сказал он. — Одно время я был надеждой своих родителей. Мама даже говорила о том, как рада поддерживать старые традиции, которые я передам моим детям. — Бенджамин рассмеялся. — Но этого не случилось. Вместо этого они погибли, а с ними погибло и все остальное.

— Ну, не все, — мягко сказала она. — Не ты. И мы возродили к жизни сегодня еще кое-какие традиции. Пока ты живешь, ты сам решаешь, что живо, а что умерло.

Бенджамин горько усмехнулся:

— Ну что ж, моим родителям не повезло. Потому что я не намерен передавать детям семейные традиции.

— Почему нет? — осторожно спросила она.

Он резко повернулся к ней, и в его глазах были боль и злость.

— Какую семью я смог бы осчастливить? Богатство — не то же самое, что безопасность. Четверо любящих родителей не спасли меня от одиночества. И я совсем один. Что станет с моей семьей, если я погибну, как мои родители? Это будет безответственным шагом с моей стороны.

Чувствуя себя так, словно она ступает по минному полю, Мири сказала:

— А возможно, с тобой ничего такого не случится. К тому же твоя жена смогла бы обеспечить детям безопасность.