— Жена? — с насмешкой спросил он. — Если стоит задача передать традиции, какова вероятность, что в моем окружении я найду подходящую для этого жену? Я миллиардер. И большинство людей стараются извлечь выгоду из общения со мной. Так что, мне вручить мамины рецепты какой-нибудь модели, с которой я познакомлюсь на премьере какого-нибудь фильма? Это заведомо проигранная битва, а возможные последствия не стоят риска. К счастью для мира, я знаю свои сильные стороны, и я нашел лучший способ оставить свой след, чем пытаться сохранить семейные традиции.
Несколько мгновений Мири не могла придумать, что сказать на это. То, что он сказал, было скорее продиктовано болью, чем голосом разума. И все же она слышала в его словах убежденность, результат долгих бессонных ночей.
Ей хотелось возразить, но она подозревала, что не сможет поколебать его. Семья, дети, потеря своей семьи — все это было для него слишком болезненно.
И она не имела права влезать во все это.
Пусть они и играют в любовников, но им обоим известно, что эта игра закончится с окончанием бури.
Кто она такая, чтобы говорить ему, что единственной причиной его нежелания завести семью является то, что он не может до сих пор пережить потерю родителей?
Кто она такая, чтобы сказать ему, что он просто трусит?
Он был Бенджамином Сильвером, а она — директором по организации мероприятий в фонде еврейской общины.
Наконец она сказала:
— Я никогда об этом так не думала. О традициях, которые смогут улучшить окружающий мир, о детях, которые станут наследниками этих традиций. Мне просто нравится, что это дает мне чувство принадлежности чему-то большему. И я счастлива при мысли, что смогу научить новую жизнь быть счастливой. Но ты прав, мир изменился. Ты изменил его, Бенджамин. В некотором смысле ты уже заслужил бессмертие, но иногда мне кажется, что ты просто боишься жить.
Он молча смотрел на нее. Его глаза горели, лицо все еще было застывшим, и тем не менее она чувствовала, что он готов сдаться.
После долгой паузы, показавшейся ей вечностью, он моргнул, потом закрыл глаза и ущипнул себя за переносицу. И с шумом выдохнул.
А потом он снова посмотрел на нее, и она увидела в его взгляде горечь и боль.
Он словно за мгновение постарел.
— Я боюсь снова потерять тех, кого люблю.
И она разделила его боль и страх, словно это утверждение было справедливым и в отношении ее.
Может быть, так оно и было?
Разве она не держала всех мужчин на расстоянии вытянутой руки, обжегшись в юности?
И она осознала, что лишилась многих радостей из-за своего страха.
Он показал ей это, пусть даже неосознанно.
Но она ничем не могла помочь ему.
Ее слова встревожили его, но не смогли убедить в том, что он не прав, ожидая только худшего.
И даже если бы она захотела, то не смогла бы доказать ему, что в мире много сильных и верных женщин, которые смогли бы продолжить его семейные традиции. Не смогла бы, потому что их отношения продлятся всего несколько дней и прервутся с окончанием бури. Она, как Золушка, исчезнет в полночь.
Она не могла даже пошутить, что некоторые из этих женщин вполне могут оказаться моделями, которых он встретит на премьере. Хотя эта мысль причинила ей боль.
Как ей хотелось стать той женщиной, которая покажет ему, что все его страхи напрасны!
Но это было невозможно. Ей уже была определена роль в его жизни.
Она была директором по организации мероприятий в фонде, с которым он работал. И как ни горько, сейчас это было самым важным в ее жизни.
Всего несколько дней назад она и подумать не могла, что станет хотеть чего-то другого.
Как за несколько дней все может измениться!
Ей хотелось, чтобы у нее появился шанс получить другую роль в его жизни. Более важную и постоянную.
И за эти дни она смогла взглянуть в глаза своим страхам, но для этого потребовалась буря, невероятные обстоятельства и много-много дорогого вина.
Она могла дать ему только то, что у нее было сейчас, — себя.
Дать ему что-то, чего тот не забудет.
Она нежно положила руки ему на плечи и заставила его лечь.
Потом склонилась над ним и бережно поцеловала в губы.
Он закрыл глаза и откинулся на спинку дивана.
Она легко прикасалась к нему, с лаской и обожанием, зная, как ему не хватает этого в жизни. И она покрывала легкими поцелуями его губы и глаза, его виски, призывая ответить ей.
И он ответил.
Он позволил ей утешать и убаюкивать его, хотя боялся открыть ей свое сердце.
Она стала целовать его шею, потом спустилась ниже.
Когда она взялась за ремень его брюк, он с шумом выдохнул.
Расстегнув ремень и молнию на его брюках, она встала на колени и поцеловала его. Он дернулся, как от удара током.
А она взяла его член в рот и показала ему, что, по крайней мере, сейчас, пока буря не стихла, он может позволить себе бояться.
Наступил шестой день Хануки, а буря все не стихала.
— Тебе приходилось уже попадать в такую долгую бурю? — спросила Мири Бенджамина, когда они сидели за завтраком и смотрели в окно.
— Обычно они бывают короче, — рассеянно сказал Бенджамин, потом повернулся к ней и улыбнулся своей неотразимой улыбкой. — Ты с нетерпением ждешь ее окончания?