Поп и работник

Матушка, плохо скрывая брезгливость, поцеловалась с нищенкой. Из объятий Шуры матушка поглядывала по сторонам, всем ли видно.

- Чувствую себя плохо, ох, ох,- запричитала Шура, зыркая глазами в сторону старосты, виновницы своих напастей.- И ноги не ходят.

- Вам побольше гулять надо, бабушка,- мягко улыбаясь, посоветовала Ариадна Евгеньевна, не вслушиваясь в бормотанье нищенки.- Ножками ходить, ножками...

- Тут к тебе человек, батюшка,- сказала Вера Ивановна.- Кашель у него нехороший. Полечить бы...

- Угу-угу,- закивал отец Валерий.- Поговорим... Никогда у нас прежде не был?

- Новенький,- сказала Вера Ивановна.- Углем занимается.

- Тогда завтра после обедни.

- Я вот... с-спросить хотел,- нерешительно произнес Бабкин.

- В дом иди, отец,- раздраженно сказала Ариадна Евгеньевна.- Отдохни перед всенощной.

Батюшка присел на лавочку.

- Так-так?..

- Евангелие от Иоанна... Там в конце... Иисус говорит Петру: паси овец моих...

- И что тебя, э-э... смущает?

- П-петр... предал его... А Иисус Петра в начальники... Церковью командовать... Предателя... П-почему?

Отец Валерий посидел, подумал, тяжело поднялся с лавочки.

- Неисповедимы пути Господни.

- И-извинитё,- пробормотал Бабкин.- Я не знал.

8

Ровно в пять Вера Ивановна ударила в колокола. Началась всенощная.

Отец Валерий в багровой новой фелони двинулся кадить иконы. Сегодня он был не в голосе, подпевал сипло.

Димка-регент настраивал магнитофон - решил записать службу, послушать потом со сторо-ны. Бабкин сел возле магнитофона следить за индикатором. Петров сидел на той же лавке по инвалидности. Александр Хромов, не зная церковных правил, тоже подсел к Бабкину. Петров неодобрительно хмыкнул, но с лавки Хромова не согнал.

Батюшка приближался с дымящим кадилом. Все отошли от стен, пропуская его. Кадило источало неприятный парфюмерный запах. Когда батюшка приблизился к Вере Ивановне, она прикрыла рукой лицо - от химии.

С клироса Димка махнул рукой - Бабкин включил магнитофон.

Лешка Ветровский, в бордовом стихаре, в хромовых сапогах, склонился у аналоя, помечая карандашом что-то в Типиконе. Видно было, что ему неможется: он переминался, вытирал пот.

Вера Ивановна выстояла начало службы и ушла к ящику. Народу в храме было мало: правый канун был пустой, лишь на левом под огромной соборной иконой у Никольского алтаря неболь-шой горкой лежали приношения: яблоки, конфеты, печенье. Ясное дело, откуда же на ночь глядя народу-то быть? Всенощная, дай Бог, в одиннадцать кончится, а потом топай по полям сквозь темень. Да и погода тяжелая. Снег вон с дождем опять.

Шура подождала, когда староста скроется из виду, скоренько снялась с лавки, подскочила к ближайшему подсвечнику, вынула не догоревшую на треть свечу и назло старосте кинула огарок в консервную банку. Вера Ивановна нещадно ругала Шуру за самоуправство и перевод добра, категорически запрещая прикасаться к огаркам.

Хромов придремывал. В церкви было тепло, батюшка тихо гудел у царских врат, и малочис-ленный хор приятно подтягивал. Хромов понимал, что по-хорошему-то надо бы встать и свалить незаметно. Кепку только не забыть в котельной. И телогрейку. Надо бы, но тут, в углу у батареи, так было тепло, дремотно и бесхлопотно, что он продолжал сидеть. "Черт с ним, переночую, а завтра поутряку двину".

Ерзнула Шура - Хромов приоткрыл глаза и невольно повернул голову: в дверях стоял Толян и внимательно смотрел на него. Потом вышел из церкви. Старосты за ящиком не было.

Хромов судорожно напрягся: досиделся, козел!.. Он толкнул Бабкина.

- Слышь. А староста где?

- Л-ладан плохой,- прошептал Бабкин.- Она не может - астма.

- А-а,- кивнул Хромов и сразу успокоился.- Мне тоже от него... Петров ткнул Хромова в бок.

- Вставай. Псалмы читать будут. Стой тихо - самая религия!

Хромов послушно встал. Бабкин послюнил пальцы и пошел гасить свечи. Осталась гореть только одна - на аналое чтеца. Лешка Ветровский прочистил голос и начал читать псалмы:

- "...Надо мной прошла ярость Твоя; устрашения Твои сокрушили меня. Всякий день окружают меня, как вода; облегают меня все вместе. Ты удалил от меня друга и искреннего; знакомых моих не видно. Господи, Боже спасения моего, днем вопию и ночью пред Тобою; да дойдет до лица Твоего молитва моя; приклони ухо Твое к молению моему..."

Хромов слушал эти малопонятные древние стихи без рифм, полутаинственные слова уносились под купол храма, и ему казалось, что разговор с Господом Богом идет о нем.