Попаданка для лорда

Оливия на какое-то время притихла – ведь она, фактически, стала полноправной хозяйкой замка, а лорд Ривз, овдовев, матримониальных планов пока не строил. Хотя, возможно, о наследнике и задумывался – про себя. Когда на горизонте появилась Сибилла, Оливия, скорее всего ничего не успела сделать: король призвал своего родственника ко двору, и тот оказался вне досягаемости тетки. Потом заварилась вся эта чехарда со ссорой родственников и скоропостижной женитьбой – так что возможность действовать появилась у Оливии лишь когда новобрачная приехала в замок.

И она начала действовать, не теряя времени. В толпе дам, окружавших молодую жену, едва ли заметят, кто именно наступил ей на подол. А скорее всего, скажут – как это и случилось – что она сама оступилась от волнения.

Почти получилось. Если бы не случилось чудо – не знаю, кому я им обязана – и место Кэтрин не заняла я.

Правда, упорства Оливии тоже было не занимать. В ржавчине, скопившейся на игле достаточно пор, чтобы удержать огромное количество микробов. И снова почти получилось – не инфекция, так королевский лекарь меня бы угробил. Но все же «почти » и тогда в ход пошел яд.

И одновременно начал действовать папаша Кэтрин, почуявший возможность неконец-то жить не только дарами короля и приданым жены. Его величество был щедр, но для того, кто сам когда-то был наследником целой державы, все его дары – лишь жалкие крохи. Оставил чары на седле, но несчастный случай не удался. Потом попытался добраться до лорда Ривза через дочь – но то ли я слишком хорошо сыграла дурочку, то ли заметил, что новобрачная просто таки неприлично счастлива и решил действовать сам.

Роберт сказал «ты его провела» – похоже, папаша договорился с Оливией. Как? Да кто их знает, двух гадов ядовитых, кто из них кому что наплел. Оливия-то наверняка поняла, чего он хочет, как шустро появилась.

Может и папаше какого яда подсыпала, чтобы тот потом не предъявил права на дочку.

Впрочем какая мне разница теперь? Разве это знание поможет мне сохранить Роберту жизнь?

– Ты убила мужа, – сказала Оливия. – Сговорилась с отцом и убила.

– Я еще жив. – Роберт дернулся, пытаясь сесть, и снова растянулся на полу. Я растерянно застыла над ним, не зная, что делать. Мысли в панике разлетелись.

Оливия шагнула ближе, двигаясь настороженно, точно кошка, что выслеживала птицу.

– А ты, глупенький мальчик, так очаровался этой девицей, что до сих пор веришь ей? Даже после того, как она убила тебя?

Он снова дернулся. Я склонилась над мужем, коснулась лбом его лба.

– Тише, – прошептала я. – Не трать силы. Она того не стоит.

Я ее задушу. Своими руками. Когда… Когда Роберт уже не сможет увидеть бабских боев в грязи. Не так много времени у нас с ним осталось, чтобы тратить его на старую гадюку.

– Кэтрин, у тебя руки в крови, – не унималась Оливия. – Ты убила мужа, и об этом узнают все. Знаешь, что с тобой сделают? Что делают с мужеубийцами?

Да плевать. Что это теперь изменит? Он мог бы жить – а теперь умирает из-за двух жадных тварей, и я ничего, ровным счетом ничего не могу с этим поделать!

– Зароют в землю живой, только голова останется на поверхности, и оставят так. Прохожие будут швырять в тебя камни, а бродячие собаки – рвать твое прелестное личико – до того, как ты успеешь умереть…

Вещает, как киношный злодей, вместо того, чтобы забиться в истерике и побежать за помощью. Тянет время. Ждет, пока Роберт умрет – тогда он точно не расскажет, что произошло на самом деле. Он ведь тоже все понял, наверняка понял…

– Я тебя с того света достану, – прошипел муж.

Оливия рассмеялась.

– Разве что попросишь святую Эду, которой молится чернь, приглядеть за своей женой. Хотя она ведь благоволит невинно оговоренным, а вовсе не убийцам. Будет дознание, а на дыбе признаются все.

Наверное, надо было вскочить, схватить гадину за горло, хоть кинуть чем-нибудь. Но тогда пришлось бы выпустить холодеющие пальцы мужа из рук, а это казалось совсем невозможным.

Во взгляде Роберта промелькнул ужас.

– Не смей ее трогать!

– Не надо, – я сжала его руки. – Ничего она мне не сделает. Все будет хорошо.

Ничего уже не будет хорошо. Совсем ничего.

– Я? – деланно изумилась Оливия. – Я всего лишь твоя безутешная родственница, я не вершу правосудие. – Она помолчала. – Хотя могу помочь девочке. Преступление должно быть наказано, но милосердие мне не чуждо, и, если смерти не избежать, пусть она будет быстрой.

А еще так ты будешь уверена, что я не обвиню тебя. И хотя все действительно против меня – труп отца, руки и даже лицо в крови мужа, я ведь могу упереться и не признаться. Как там говорили в старые времена – невиновному бог даст достаточно сил?

Хотя при чем тут бог, никакого бога не было с этими людьми – только ложь, и яд, и рукоять кинжала, торчащая из груди моего мужа, и ничего уже не исправить. Только держать его за руки, чувствуя, как все холоднее становятся пальцы, смотреть в его лицо, которое уже казалось не мертвенно-бледным, а синеватым.