Попаданка ректора-архивампира в Академии драконов

А едва буйство аплодисментов ослабевает, Санаду вытягивает нас в центр круга и подбрасывает кубок к потолку второго этажа. Не даёт мне застыть – кружит, сам кружится вместе со мной. И я словно в замедленной съёмке вижу, как кубок подлетает вверх, как расплёскивается огненное вино и начинает падать вниз вместе с кубком. Всё ниже, ниже, ниже. Вскинув руку, Санаду перехватывает кубок и уже им собирает опадающее вино. Несколько огненных брызг разлетаются в стороны, но большая часть содержимого собрана. И, продолжая кружение, Санаду выпивает до дна, отбрасывает кубок в толпу и несётся со мной в объятиях к бармену, кричащему:

– Последний!

Перехватив кубок, Санаду опять уходит в кружение, но в этот раз без фокусов, просто держит кубок в руке. Смотрит в глаза. Я едва дышу. Пусть я торговалась, но проигрыша не ожидала. Я не хочу отдавать Марка Аврелия, даже на день!

А Санаду танцует, снова сохраняя между нами приличную дистанцию. Скрипка трепещет, и чувственная мелодия смешивается с шелестом дождя и отдалённым грохотом молний. Словно сама природа в неистовом напряжении перед этим мгновением триумфа.

Мне нечем дышать, пальцы дрожат.

– Ну же! – басит кто-то.

– Давай же!

Толпа гудит. А у меня стынет сердце, слабеют ноги.

– Пожалуйста, не надо, – одними губами шепчу я, ощущая жжение в глазах.

И Санаду хитро улыбается. Не останавливая танца, он отводит руку в сторону. Снова всё будто в замедленной съёмке: его пальцы неторопливо разжимаются, и кубок летит на пол, разбрызгивая огненное содержимое.

– Упс! – Санаду улыбается шире и под всеобщий выдох обхватывает меня за талию освободившейся рукой и снова кружит-кружит-кружит, крепче прижимая к себе. Шепчет на ухо: – Никогда не ставьте самое дорогое на кон. Проиграть можно даже в самой, казалось бы, беспроигрышной ситуации.

– Пятьсот золотых!

– Целых пятьсот золотых!

– С ума сойти!

– С кем мне станцевать?!

– Всем выпивка за мой счёт! – выкрикивает Санаду, и толпа отзывается радостными криками. Но среди них нет-нет, да и звучит:

– Пятьсот. Золотых. Монет.

Крепко прижимаясь к Санаду, я ощущаю, как его живот содрогается от сдерживаемого смеха. Он расслабляется, немного неловок, оступается и счастлив, и на меня неспешно накатывает облегчение: Марк Аврелий останется со мной. Я больше никогда не буду делать таких глупостей!

А скрипач в упоении водит смычком. Сладкая мелодия медленнее предыдущих, ей легко следовать, поэтому мы с Санаду не останавливаемся. Открывается третье дыхание.

Санаду крепко меня прижимает, снимая нагрузку с ног, и поэтому я хорошо чувствую, что его ведёт. Как учащается дыхание. И улыбку прижимающихся к моему виску губ. И у самой кружится голова, словно я тоже пила.

Откидываюсь, чтобы посмотреть вверх: Ника опирается на перила, и Марк Аврелий сидит у неё не в ладонях, а на макушке. Мы так быстро кружимся, что не могу разобрать выражение её лица.

Всё ещё обсуждая баснословный проигрыш, посетители рассаживаются за столы, а некоторые присоединяются к танцу.

Прикрыв глаза, склоняю голову на грудь Санаду и тихо произношу:

– Мне кажется, вам пора остановиться.

– Мне кажется, скоро я сам рухну, – он смеётся. – Но вы уже обещали меня дотащить.

– Меня бы саму кто дотащил: сил нет.

– Ну, значит, Нике придётся нести нас двоих.

Представляю эту картину и смеюсь, сильнее утыкаясь в лацкан сюртука. Санаду гладит меня по спине:

– Не переживайте, она справится. Главное, чтобы не пила.

Он опять посмеивается и крутится, доводя головокружение до пика. Я отрываюсь от его груди: смазываются лица окружающих, фигуры, обстановка. Волосы Санаду колышутся, в чёрных глазах – хмельное веселье и искорки отражений магических сфер, он улыбается так тепло, что невозможно не ответить улыбкой.

Рык и грохот обрывают мелодию. Падающий сверху стол раскалывается о невидимый щит, разлетается щепками.

– Не смей о ней такое говорить! – рычит медведь. – Она прекрасная! Умная! Сильная! Самая лучшая!

Что-то трещит и ломается.

– Марк Аврелий! – высматриваю его и Нику, наплевав на чьи-то разборки по поводу женщин.

Санаду, удерживая меня за талию, взмывает под потолок. О его невидимый щит раскалывается лавка, и нас качает в сторону, словно тяжёлый бутон на тонкой ножке. От двух сцепившихся полуобернувшихся медведеоборотней в панике разбегаются посетители, трое мужчин валяются в отключке, столы перевёрнуты, рассыпана посуда.

Один медведеоборотень седлает другого и бьёт по морде, что-то приговаривая. А я оглядываюсь по сторонам: Ники не видно. И Марка Аврелия тоже. Санаду вскидывает руку, нас снова качает в воздухе, но взявшего верх медведя отбрасывает к стене.

– Успокойся! – рявкает Санаду.

Медведь рычит. Взгляд у него бешеный. Он кидается на обидчика, и опять его откидывает в сторону. А затем вяло дрыгающегося побитого сносит к лестнице.

Тут с первого этажа вздымаются струи воды и удивительно прицельно поливают драчуна. А я, наконец, замечаю рыжую макушку Ники: она на первом этаже. Рядом с Танарэсом. И Марк Аврелий сидит в её руках.