Попаданство с вакансией

После завтрака я послала свою училку в дальние дали, в смысле, вежливо попросила дать мне ещё один выходной. Нас с Милли ждал сундук, и мы горели нетерпением его открыть. Горела Милли, но без меня не хотела открывать.

Сундук стоял в свободной комнате, в которой она надумала оборудовать кабинет-лабораторию. А пока из мебели здесь был только материн сундук. Мы занесли из её гостиной чайный столик и два стула. Милли достала из шкатулки с камешками и драгоценностями ключ. Ох, какой это КЛЮЧ! Очень сложной конструкции. Дрожащими от волнения руками вставила в крестообразную скважину замка, повернула от себя на четверть оборота. Раздался щелчок. Углубила немного ключ и ещё раз повернула на пол-оборота. Снова щелчок. Ещё углубила ключ и повернула в обратную сторону на четверть оборота. Щелчок. И ещё углубила уже со щелчком и провернула на себя полный оборот. Дужка замка со звоном выскочила из обоих гнёзд.

— Уф-ф, — облегчённо выдохнула Милли.

Тяжёлую крышку мы поднимали вдвоём. Она не откидывалась полностью, а застопоривалась с небольшим отклонением назад.

Содержимое сундука было накрыто покрывалом, вышитым гладью замысловатым цветочным узором. Милли развернула его, прижала к лицу и опустившись на стул, заплакала. Когда тихий плач перешёл в громкие рыдания, я присела рядом на второй стул и обняла. Милли развернулась и уткнулась в меня.

— Мма-мма… мма-мма-а-а… ввышивва-а-ала-а, — рыдая, объяснила она. — Бболела. Сссила вы-выттекала. Лек-леккарей и целлит-телей не под-подпусккала к сссеббе-е-е…. Ввот ттут, — всхлипнув, Милли развернула угол покрывала с ярко-синим орхидейной формы цветком, — она ббез ммаггии вышшиввала.

Я посмотрела внимательней на узор. Были видны едва заметные огрехи, неровные стежки. Милли уткнулась в меня, всхлипывая. Я обняла её, стала поглаживать по плечам и спине, чуть покачивать, успокаивая.

Успокоившись, Милли принялась за содержимое сундука. Под покрывалом лежало платье. Милли достала его, встряхнула. Синий шёлк переливающийся, как тафта: тёмно-синий и светло-синий с отливом в фиолетовый. Скромное декольте. Перед лифа расшит жемчугом по вышитому серебряной строчкой узору. Широкий свободный рукав перехвачен у запястья манжетой шириной в ладонь, тоже вышитой серебряной нитью и украшен жемчугом. Юбка длиной до пят, расклешённая в двенадцать клиньев по дуге с чередованием цветов синего с тёмно-синим отливом и фиолетово-синего.

— В этом платье мама стояла перед алтарём, когда за папу замуж выходила. Синий — цвет Кэррогесов, а фиолетово-синий цвет маминого рода Крюгерес-Вайронокс. Мама рассказывала, что тогда только появилась такая мода на юбки, расклешённые вот такими загибающимися клиньями. Ведь красиво, да?

— Красиво. У меня была юбка так сшита и платье с такой юбкой. Юбка такой же расцветки, как у платья твоей мамы, а платье было красно-синим.

Милли набросила платье на крышку сундука и достала длинный узкий предмет, завёрнутый в ткань. Развернула. Простые, без особых украшательств ножны со шпагой. На гарде в форме чаши выгравирован герб графства Грэфикс с одной стороны, и с другой — вензель в виде переплетённых прописных «Ф» и «К».

— Эту шпагу, мама рассказывала, дедушка выковал в подарок дяде Верону, когда тот поступил в Академию. Он сам обучал сыновей сражаться на шпагах. Маммия, смотри, здесь такие же переплетения узора, как на ручке краника самовара. Это же что-то значит?

— Они очень похожи на русские буквы «Ф» и «К». А что они означают, я думаю, что мы скоро узнаем. А что это, завернутое в ткань?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Милли вынула, разворачивая, самовар.

— О! маммия, точно такой же самовар, что подарил мне кузнец Теодор. А я, почему-то, его не помню.

— Милли, этот самовар, наверно, всегда лежал в сундуке или в другом месте. Наверно папа хранил его как память об отце.

Милли поставила самовар на столик и достала из него что-то свёрнутое тугим рулоном и завернутое в салфетку, развернула. А я задохнулась от увиденного. Милли держала в руках старую выцветшую, местами заштопанную, гимнастёрку.

— Какая странная рубашка, — с удивлением Милли разглядывала гимнастёрку деда. — А тут в кармане что-то есть, — вынула из кармана фотографию, письмо и солдатский медальон. — Эту картинку я никогда не видела. Но этот сийр очень похож на моего папу Вольдмара и дедушку Теодора. Я часто смотрела на их портреты. Кто эти люди?

Я бережно, с трепетом взяла в руки фотографию, стала вглядываться в знакомые до боли лица. Дядя Федя с женой, шестилетней дочкой и двухлетним сыном. У мамы, а потом у меня, хранилась такая же фотография. Лица расплывались от навернувшихся на глаза слёз. Я судорожно сглотнула.

— Мама! Мамочка! Я его нашла! Может, ты слышишь, родная, я нашла дядю Федю. Ты его по всем инстанциям искала, переживала, а он был жив, — шёпотом причитала я. — И, если бы его здесь не убили, я могла встретиться с ним.