Попакратия

С интронизацией Сани было связано и первое самое настоящее малышатское кровопролитие. Все тогда познали эффективность площадных поркапопелей. Тыща пупосят стояла или, может, сорок две. Толпа начиналась у самых гаражей, лишь выгнув грудь колесом и совершая уверенный брасс локтями, по ней можно было хоть как-то пробираться. Санин министр Дряблый Живот скакал по сцене и голосил что есть силы:

– А ну перестать. Затихоритесь. Вас собрали, чтобы обсудить за Славика Щеглова. Мы считаем этот случай в крайнем роде алярма. Произошло, что Славик продырявил бритвой рот всемалышатскому герою Коле Помидоркину. Не самому, а евонной фотокарте. А в разрезанный рот вставил бычок. Та самая фота висела на стенде, на школьном крыльце, и все ее видели. Надорвательство. На основании скажем, что Славик Щеглов тоже и в прочих изуверствах. Вот, в том самом, когда некий малыш надел труханы на памятник всеге-рою Коле Помидоркину. Такие алярмы ливерсия и выпад против Малышатии. Такие, как Щеглов, против нас. Они хочут взросления и стариковства. Они хочут нас огрызками. Такие Славики Щегловы – попкины враги. Ему за это платят. Позор. Нет места им на наших ништяках. Исключим падлюку из малышат. Кто со мной, подымайте руки.

Толпа затопала, над головами вознеслась гигантская каракатица из детских ручонок. Это зрелище удовлетворило оратора.

– Кто за поркапопели? Кто, чтобы наказать Славку поркапопелями?

Гигантская каракатица вновь показала свое тело, под гром детских ножек.

– Ну все, Славик, мы тебя приговорили. Мы не хотели наказывать, но ты нас заставил… Засовывайте в попарат! – приказал Дряблый Живот.

Дряблый Живот был старый игроман, призер игр «Морской бой» и «Утиная охота» в городском парке, играл в Тетрис на БК0010-01 с семи лет, а уже в двенадцать заманивал одноклассниц домой, под предлогом показать электрический чайник, который сам отключается, когда вода кипит, – в общем, в технике он знал толк.

Славкины руки вделись в специальные муфты и связались свисающими с верхней реи веревками.

– Обнажайте жолипец!

Со Славика стянули шорты, вместе с трусами, трусы натянули на голову. Малыши в толпе подхихикивали. Особенно хихикали девочки. Палач приблизился к спусковому механизму и завел аккумулирующую энергию пружину. Система зубчатых колес начала передавать энергию от двигателя балансовому регулятору, балансовый регулятор отозвался колебательными движениями. Палач установил контролер на двадцать ударов в минуту, реле времени привело в движение маховик. Железная механическая рука с затейливым свистом принялась хлестать Славика веником по розовеющим все отчаянней и отчаянней булкам.

– Еще! Еще! – топали ногами голопоперы.

– Так будет с врагами мирового малышатского движения! Всем хлестуны! – не унимался Пипа. – Мы найдем их где угодно и закараем до звезд в глазах. Вычислим!

– Грубованто как-то, – прошептал под нос один из казачат.

Стоящий рядом услышал вырвавшуюся фразу.

– Грубоватно ему. Пусть мочат. Мы могем и не такое. Пусть знают.

Славику накинули петлю на шею. Веревки потянулись вверх, утягивая за шею все тело мальчика. Славик Щеглов повис на рее. Тело его пробила мелкая, но очень частая судорога. Внезапно малыши затихли. Большинство из них видели смерть впервые. Славик перестал дрыгаться и застыл. Тело его безвольно закачалось, обмякшее, в нем больше не было жизненного тока, тот растратился на прощальную агонию. Язык страшно вывалился наружу, только маленькие нежные руки закоченели в мертвой хватке, как будто Славик пытался удержать руль невидимого велосипеда. Глаза словно бы нашли какой-то спасительный выход, да так и застыли. Отлетела душа крепыша. Аминь и свободная касса. Площадь поставили на паузу. Испугашки всем пришли конкретные. Несколько малышей захныкали, но их поспешили утишить, и они на удивление быстро успокоились, словно бы чувствуя всю необычность момента.

– Так будет нанизан кажный враг детского движения, – неуверенным голосом подытожил Дряблый Живот и пошел спускаться с деревянного помоста.

Даже его самого глубоко загипнотизировало произошедшее. Волна страха и необъяснимой мощи единения прошла по сердцам малышат. Все постояли еще чуть-чуть. Еще чуть-чуть. Потом толпа понемногу начала расходиться. Так произошла в Малышатии первая, самая настоящая смерть.

Через неделю карательные поркапопели стали появляться на площадях повсеместно. На них больше не вешали, а только пороли, но случай со Славкой Щегловым прочно засел в памяти, потому обычная порка за мелкую шалость отныне всегда имела привкус страха высшей меры.

Поркапопель – нереальная испугаша, – шептались между собой малыши.