Попакратия

– Мечты – это почти что цель, щекастенький. Как бы твои мечты не довели до предательства.

– Копец ты жмых.

Поднялся малыш, божий леденец, в уголках его рта скопилась пена. Он заговорил, словно грехометр всего малышатского общества:

– Что ты там кудахтаешь? Наши казачата тебя и твою сестренку от чертей защищают, дворовое ничтожество. Бивень. Малышную землю, отчизну нашу защищают, Великую Малышатию. Все наше исконное! А тебе куриные грудки подавай. Предатель Родины святой. Жопа-семиструнка.

– Спустись с Олимба, генацвале! Ты что нас лечишь? Сам-то хоть что-нибудь сделал, якорь?

– Я сделал? Я сделал? Да я уже за Москву воевал, когда ты еще на улицу не вышел.

– Это когда же ты успел там побывать?

– Да вот, успел.

– Ой-ой, с папочкой, наверное.

– Даже разговаривать с тобой противно. Ты муфлон. Алибидерчи. – Божий леденец сел на свою картонку.

– Сдалась вам энта Москва. Тоже мне гордость. Я тоже там был. Ну и что? Везде стаи диких псов, кошек и крыс, которые по ночам едят людей и распространя-ют бешенство. А вы говорите… Москвичи против того, чтобы власти этих крыс отстреливали. И знаете почему? Потому что людям самим нравится их убивать. Жажда убийства, как я понял, у москвичей в крови. Меня несколько раз пытались убить только за то, что я был в очках. Один раз меня чуть не зарезал двенадцатилетний школьник в подъезде пятиэтажки, потом за мной гнались какие-то странные существа в телогрейках, размахивая бутылками с пивом.

– Врешь.

– Поддерживаю. Меня там сбили машиной, когда переходил улицу. Другой водила притормозил, что-то кричал и выстрелил из машины в мою сторону из ружья.

– Виталз, ты че затух?

– Читай!

Лимит доверия поэта все еще не был исчерпан, поэтому дети принялись слушать и второй речитатив, куда более короткий, менее авторский, но более социально заряженный. Виталз прочел его громко, нараспев:

стариковский мир помрет
уже ацетоном пахнет его рот
если чоткий ты пацан
Саня Лодыгин – твой пахан.
в белом венчике из роз
Саня по небу летит
а Жека дебил конченый
в канаве лежит

– И пердит, – добавил от себя один из слушателей. Это дополнение попало в самое сердце аудитории и было принято на ура.

– Ха-ха-ха, – смеялись малыши. – Он сказал «пердит». Пердимонокль!

Следующих красностиший Виталза никто уже не слушал, этого короткого оказалось вполне достаточно. Политическая сатира привела аудиторию в исступление. Малыши накручивали сами себя:

– Жолипец!

– Ворота!

– Педакокс!

Дряблый Живот пытался образумить сидящих рядом с собой представителей оголтелой массы:

– Это сморчок! Сморчок! Слушайте дальше!

Но скопище уже достигло нужного градуса настроения.

– Фу-фу-фу, тут кто-то напердимонокль!

– Жолипец!

За смехом толпы Виталз трудноразличимо продолжал свой поэтический салют. Следующее стихотворение оказалось лирическим и содержало в себе гораздо больше смысловых мостов между словами, но не было услышано.

Толпа малышей истерически хохотала. Виталз ждал, когда смех утихнет, но он никак не утихал. Малыши валились на спину и катались со смеху, держась за задранные к небу животики. Истерика продолжалась какое-то время, потом некоторым малышам стало плохо от продолжительного смеха. Какие-то стали икать, другие громко пукать, самые младшие уже плакали. Постепенно смех сменился рыданьями.

– Не знал, что ты теперь у нас поэт, – с плохо скрываемым разочарованием сказал Башка, когда они с Виталзом остались наедине.

Виталз не почувствовал никакого сарказма в голосе друга.

– Умеешь хранить секреты?

– Не знаю. Нет, наверное, – честно признался Башка.

Виталз сиял:

– Когда-нибудь я стану рэпером.

Башка задумался, словно пытался представить его будущее.

– Без обид, Виталь, мне кажется, твои стихи – жмых. Такое, кроме шибздиков, никто слушать не станет. Впрочем, кто я такой, чтобы судить.

– А че не так?

– А что так? Ты просто ругаешься, и все. Собираешь какую-то чушь.

– Не, ну не только, – Виталз оскорбился, но разве что на секунду, а после сразу же вернулся в свое обычное состояние: – А может, и так. Что, правда, плохо?

– Угу.

– Я ж ради смеха, для Родины нашей.

Башка тяжело вздохнул. Если бы он хотел объяснить другу, в чем суть его претензий, пришлось бы начать от сотворения мира.

– Тебе надо нормальное писать. Для себя. А пердяшки для малышей любой дурак может.

Виталза эта фраза зацепила. У него почти никогда не было своего мнения, и он радостно принимал чужое, первое попавшееся.

– Нормальное – это как? Я ведь книжек не читаю. Одни книжки скучно читать из-за того, что автор слишком тупой, другие – из-за того, что я слишком тупой.

– Нормальное – это чтобы качало грамотно.

Виталз ходил целый час, размышлял. Бормотал под нос, чесал за ухом.

– Слышь, Башка, я тут придумал. Как тебе, послушай: