Читаем Поправка к дуэльному кодексу (СИ) полностью

- Простите меня за назойливость, но гобелен в гостиной - это ведь копия Брейгеля, "Охотники на снегу"?

- Понятия не имею, - отвечал граф, и я услышал в его голосе скуку, и лень, и равнодушие - боже, как же хорошо слышать! - Кажется, он назывался "Зима". Или же "Доброй охоты", бог весть...Это подарок графини фон Бюрен, вот и висит на видном месте - иначе давно бы выбросил такое безобразие. Графиня сама его вышивала, или ткала - не знаю, что там женщины делают с гобеленами...

Дверь распахнулась, на пороге возник Десэ - пробило пять часов, его время. В руках Десэ держал пушистую белую кошку. Просто держал на руках, без всякой клетки, весь в белом кошачьем пуху, и кошка висела на его руках, как горжетка.

- Она жива, Рене! - торжествующе воскликнул Десэ, - Мы победили, она жива!

Я поразился тому, что бедняк Десэ зовет по имени блистательного гофмаршала, и зовет безо всякого титула. Змеиные глаза Десэ магнетически светились. Он встал так, чтоб я не видел его губ, совсем близко к графу, почти касаясь его своей кошкой, и проговорил тихо - но я услышал, услышал его:

- Дай мне одну из твоих девчонок, Рене, что тебе стоит...

Если б Рене ответил "Нет, ни за что!", но он склонил голову, посмотрел на Десэ исподлобья чудными своими ангельскими глазами и отвечал:

- Хорошо, Десэ. Я только подумаю, кого...

- Это та самая кошка, ваше сиятельство? - спросил я, и граф ответил, вздрогнув, словно очнувшись:

- Нет, это другая. Та подохла.

- Эта - сестричка той, - пояснил веселый Десэ, - Они близняшки. Одна сестричка издохла, другая выжила - что тут непонятного?

Она не была балериной, просто пленная девушка с Кавказа, приглянувшаяся эстету Рене своей трогательной худобой. Неудивительно, что он так быстро ею наигрался. Когда Кейтель позвал меня к ней, была полночь. Наш граф еще резвился в высшем свете и не мог видеть дела рук своих - не своих, конечно, но без его воли ничего бы не случилось.

Когда я пришел, она и дышала уже с трудом. В комнате стоял тяжелый запах, и ковры были испачканы, а три другие девушки сидели, сжавшись в комок, на своих постелях. От нее пахло чесноком и рвотой.

- Давно она так? - спросил я.

- Как вечером поужинали - так и началось, - поведал Кейтель.

- Почему вы сразу не послали за мной?

- А вы дома были? - с сарказмом поинтересовался Кейтель.

Я удалял вросший ноготь госпоже фон Бисмарк - щедрый мой патрон одолжил меня на вечер. Он нередко присылал домой скорохода с запиской, нацарапанной кое-как куриным почерком, где предписывалось, к кому мне следует отправиться. В такие моменты я чувствовал себя непристойной дамой.

Я промыл девушке желудок, но это ничему не помогло - она умирала. Она задыхалась, я нащупал пульс - он еле бился.

- Может, Хеда отравила себя? - послышался голос одной из узниц гарема, - Ей так не нравился его сиятельство...

Я поднял голову и попросил, играя свою роль глухого:

- Повторите для меня, фройляйн. Я глух и читаю по губам.

- Она могла отравиться, - повторила девушка, - Она терпеть не могла его сиятельство...

- Где ей было взять яд?

- Может, из этого его розового перстня? Все говорят, там тофана.

- Ты дура, Луиза, - раздалось с другой кровати, - Хеда ужинала сегодня с господином Десэ. Он обещал забрать ее в свою страну и сделать там честной женщиной.

- Госпожой Десэ? - уточнил я.

- Боюсь, я остался без госпожи Десэ, - раздалось с порога. Я не повернул головы - я же был глухим для Десэ. Француз подошел к девушке, смерил взглядом мои разложенные инструменты и произнес задумчиво:

- Да, доктор Климт, при отравлении следует сперва промыть желудок, а затем давать антидот.

- Да вы что? - спросил я издевательски, глядя на него безумными глазами. Десэ почесал в голове, взъерошив свои белокурые волосы, и уставился на меня - асимметрия его лица сделалась особенно заметна:

- Вы стали нормально говорить, доктор, прежде вы кричали или шептали.

- Я научился, - отвечал я тихо.

Десэ потрогал пульс несчастной Хеды и длинными своими пальцами закрыл ей глаза:

- Спокойной ночи, бедная госпожа Десэ...

У Кейтеля затряслась челюсть. Я подумал, смогу ли я ненавидеть кого-либо сильнее, чем возненавидел Десэ. Внизу хлопнули двери, застучали по лестнице золотые каблучки - вернулся наш граф, золоченая кукла, марионетка в руках убийцы.

Десэ спустился к нему, чтобы рассказать о случившемся. Потом француз забрал свою несостоявшуюся невесту и унес, просто перекинув через плечо тело, завернутое в покрывало. Наверное, отнес в подарок своему другу-прозектору.

Я слышал, как ужинает граф - сегодня без Генделя, это был весь его траур по бедной Хеде, и это было бог знает как много с его стороны. У меня не хватило пороху спуститься и взять расчет. Что бы я сказал - "ваше сиятельство убийца и бездарный алхимик, и поэтому я от вас ухожу?"

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афонские рассказы
Афонские рассказы

«Вообще-то к жизни трудно привыкнуть. Можно привыкнуть к порядку и беспорядку, к счастью и страданию, к монашеству и браку, ко множеству вещей и их отсутствию, к плохим и хорошим людям, к роскоши и простоте, к праведности и нечестивости, к молитве и празднословию, к добру и ко злу. Короче говоря, человек такое существо, что привыкает буквально ко всему, кроме самой жизни».В непринужденной манере, лишенной елея и поучений, Сергей Сенькин, не понаслышке знающий, чем живут монахи и подвижники, рассказывает о «своем» Афоне. Об этой уникальной «монашеской республике», некоем сообществе святых и праведников, нерадивых монахов, паломников, рабочих, праздношатающихся верхоглядов и ищущих истину, добровольных нищих и даже воров и преступников, которое открывается с неожиданной стороны и оставляет по прочтении светлое чувство сопричастности древней и глубокой монашеской традиции.Наполненная любовью и тонким знанием быта святогорцев, книга будет интересна и воцерковленному читателю, и только начинающему интересоваться православием неофиту.

Станислав Леонидович Сенькин

Проза / Религия, религиозная литература / Проза прочее