Поправки

– Инид! – во весь голос завопил Альфред. Эта дрянь уже возле бедра. С трудом согнув утратившие гибкость колени, подцепив непослушными пальцами резинку пижамных штанов, Альфред приспустил штаны, – может, какашка запутается в ткани. Внезапно его осенило: это – беглый преступник, отброс человечества, которому место в тюрьме. Вот для чего нужна тюрьма: для людей, которые вообразили, будто правила устанавливают они сами, а не общество. А кого не пугает тюрьма, того казнить! Казнить! Ярость придала Альфреду силы, он скинул пижамные штаны на пол, трясущимися ладонями прижал этот ком к ковру, долго колотил по нему руками, а потом запихал поглубже меж тугим матрасом «Нордик» и упругими пружинами «Нордик».

Он стоял на коленях, переводя дыхание, в пижамной куртке и памперсе для взрослых.

А Инид знай себе спит. Нынче она особенно похожа на героиню волшебной сказки.

– Фа-бла-бла! – затрубила какашка. Она выбралась из-под матраса и висела возле окантованной гравюры с видом на набережную Осло – словно кто-то пришлепнул ее к стене.

– Ах ты, тварь! – возмутился Альфред. – Твое место в тюрьме!

Вереща от смеха, какашка медленно-медленно сползала вниз по стене. Липкие ложноножки вот-вот стекут на простыню.

– Сдается мне, – заговорила эта мерзость, – что анально-ретентивные типы вроде тебя готовы всех подряд засадить за решетку. Взять, к примеру, маленьких детей – слышь, парень, они же сталкивают с полок ваши цацки, роняют еду на ковер, орут в театре, писают мимо горшка! В камеру их! А как насчет полинезийцев? Нанесут в дом песка, перемажут мебель рыбьим жиром, а курочки, только поспели, вываливают титьки наружу – за решетку их! И раз уж на то пошло, как насчет ребят от десяти до двадцати, как насчет паскудных подростков, подумай, какая наглость, совершенно не умеют сдерживать себя! А негры? Больная мозоль, да, Фред? Слышишь буйные вопли, неграмотную речь, чуешь запах крепкого пива, и обильного пота, и перхоти, а уж эти пляски, да гулянки, да воркующие певцы – ни дать ни взять известные части тела, увлажненные слюной и тайными соками: к чему вообще тюрьма, если не для негра? А уроженцы Карибских островов, с косячками, и пузатыми детьми, и чуть ли не каждодневным барбекю, где кишат разносимые крысами вирусы, и приторными напитками, на дне которых свиная кровь! Заприте за ними дверь камеры и проглотите ключ! А китайцы, слышь, их жуткие овощи со странными названиями, словно выращенные в огороде вибраторы, которые забыли помыть после употребления, «один долла, один долла», в еду употребляют склизких карпов и ощипанных заживо певчих птичек, и этот, как его, суп из щенят, клецки из о-бедной-киски и младенцев женского пола, и свиную кишку, то есть непосредственно анус порося, вот уж есть что пожевать, чем похрустеть, да уж, китаезы выложат денежки, чтобы съесть свиное дерьмо! Может, ахнем атомную бомбу на весь миллиард с хвостиком? Очистим эту часть мира раз и навсегда! Да, кстати, не забудем про женщин, всех чохом: куда бы ни пошли, за ними тянется шлейф из клинексов и тампаксов. И еше пропахшие медицинскими лубрикантами извращенцы, и средиземноморцы с их бачками и чесноком, французы с их подтяжками и вонючими сырами, и ваши придурки, синие воротнички, гоняют на форсированных движках и рыгают, напившись пива, и евреи – обрезанная крайняя плоть, фаршированная рыба, дерьмо маринованное, и богачи-паразиты, хозяева гоночных яхт, дерьмовых лошадей для поло и дорогущих уродских сигар. Забавно, Альфред: выходит, в твоей тюрьме сидеть всем, кроме северян-европейцев мужского пола и среднего класса. И ты ополчился на меня за то, что я хочу, чтобы все было по-моему?

– Как же заставить тебя уйти? – взмолился Альфред.

– Расслабь старый сфинктер, приятель. Выпусти добро на волю!

– Ни за что!

– Стоит, пожалуй, наведаться в твой туалетный несессер. Капелька поноса на зубной щетке. Пара симпатичных шариков в креме для бритья – и завтра ты взобьешь густую коричневую пену…

– Инид! – с трудом выговорил Альфред, не спуская глаз с коварной какашки. – У меня проблемы. Я был бы весьма благодарен тебе за помощь!

Казалось бы, громкий оклик должен ее разбудить, но нет, спит, точно Белоснежка.

– Инид, до-о-гая, – проворковала какашка, подражая Дэвиду Нивену.[53] – Я был бы весьма бла-о-дарен за помощь, как только тебе это будет сподручно!

Нервы ягодиц и бедер передавали неподтвержденные разведданные: приближаются новые отряды кала. Повстанцы подходят к линии фронта, посылая вперед зловонные снаряды.

– Жратва да киска, приятель, – подвел итоги предводитель какашек, уже едва цепляясь за стену последней ложноножкой. – Только это и важно – все остальное, с позволения сказать, дерьмо!

И тут последняя ложноножка отцепилась, и предводитель, оставив на стене едва заметный гнилостный ошметок, с радостным воплем шмякнулся на постель, собственность «Нордик-плежелайнз», которую через несколько часов придет оправлять симпатичная молодая горничная. Представить себе, как эта милая, опрятная финка откинет одеяло и наткнется на выбросы его сфинктера, – немыслимо!