Поправки

Если верить Теду Роту, дыры в озоновом слое расходятся от полюсов. За долгую арктическую ночь воздушная оболочка истончается, и стоит ей прорваться, как повреждение распространяется во все стороны, достигая даже солнечных тропиков, даже экватора, и в конце концов на Земле не останется ни одного безопасного места.

А тем временем из обсерватории, расположенной в нижних широтах, поступил слабый, невнятный сигнал.

Альфред принял этот сигнал и задумался: что же делать? В туалет он теперь идти робел, но нельзя же спустить штаны прямо тут, на открытой палубе. Вдруг те трое вернутся?

Справа, по ту сторону защитного ограждения, были навалены какие-то густо окрашенные плоские и цилиндрические предметы, две навигационные сферы, перевернутый конус. Высоты Альфред не боялся, а потому мог спокойно пренебречь грозным предупреждением на четырех языках, перелезть через перила и, шагнув на наждачно-шершавую металлическую поверхность, поискать что-нибудь вроде деревца, под которым можно пописать. Здесь он был выше всех и для всех невидим.

Слишком поздно!

Штанины на обеих ногах промокли насквозь, на левой ноге – до самой щиколотки. Теплая, но быстро остывающая влага.

И никакого города на побережье, напротив, земля стремительно отдалялась. Серые волны дыбились над чуждыми водами, дрожь могучих машин нарастала, сделалась заметней. То ли они еще не доплыли до полуострова Гаспе, то ли успели его миновать. Он сообщил старикам в парках ошибочные сведения. Он потерялся.

А с палубы под ногами ветер донес смешок. Смешок повторился, пронзительный такой, северные забавы.

Обойдя цилиндры и сферы, Альфред свесился за внешнее ограждение. В нескольких ярдах от него, ближе к корме, располагался маленький «нордический» солярий, огражденный заборчиком из кедра, и мужчина, забравшийся туда, куда пассажирам доступ был строго-настрого запрещен, мог различить по ту сторону ограды Сигне Сёдерблад, пунктир пупырышков на руках, на бедрах и на обнаженном животе, две ягодки-морошки, в которые обратились ее соски под неожиданно посеревшим северным небом, подрагивающую рыжую шерстку между ног.

Дневной мир плыл по волнам ночного мира, ночной мир подмывал дневной, и Альфред трудился из последних сил, затыкая дыры дневного мира, пытаясь сохранить герметичность. И опять протечка.

Надвинулась новая туча, огромная, плотная, воды залива приобрели зеленовато-черный оттенок. Судно и тень встретились.

Стыд и отчаяние толкнули его…

Или ветер надул парусом плащ?

Или корабль качнуло?

Или виной всему дрожь в ногах?

Или дрожь палубы?

Или дурнота?

Или вызванное высотой головокружение? Или открытое море показалось гостеприимным и теплым тому, кто промок до костей и мерз на ветру? Или он наклонился пониже, рассматривая рыжий лобок?..

– Как уместно, – начал беседу пользовавшийся международной известностью консультант по инвестициям Джим Кролиус, – поговорить о деньгах во время организованного «Нордик-плежелайнз» круиза «Краски роскошной осени». Прекрасное солнечное утро, не правда ли?

Кролиус обращался к аудитории с кафедры, рядом стоял мольберт, на котором лиловыми чернилами была обозначена тема лекции: «Выжить в эпоху поправок». В ответ на риторический вопрос из передних рядов – кое-кто пришел пораньше, чтобы занять хорошие места, – послышался одобрительный гул. Кто-то даже поддакнул: «Верно, Джим!»

Этим утром Инид чувствовала себя намного лучше, но кое-какие неприятные явления в ее душе еще остались, и в данный момент буря эмоций складывалась из: а) недовольства женщинами, которые набились в бальный зал «Длинный чулок» заранее, словно возможная выгода от лекции Джима Кролиуса убывала пропорционально расстоянию между ним и слушателями; б) конкретного недовольства одной пробивной бабой, должно быть из Нью-Йорка, которая лезла впереди всех и обращалась к лектору по имени (о, конечно же Джим Кролиус мигом разгадает их пустую лесть и самомнение, но вдруг он окажется чересчур любезен и не позволит себе отвернуться от пробивных баб и сосредоточить все внимание на более скромной, но зато и более достойной уроженке Среднего Запада вроде Инид), и в) острого раздражения по поводу того, что Альфреду понадобилось дважды зайти в туалет перед завтраком, а в результате Инид не смогла пораньше уйти из зала «Кьеркегор» и занять место поближе к кафедре.

Но буря рассеялась так же быстро, как набежала, и солнце вновь засияло во всю мощь.