Поправки

Но самое скверное утро все равно лучше ночи. Утром все процессы ускорялись, лекарства быстрее поступали к месту назначения: желтая капсула от недержания, розовая пастилка от тремора, белая продолговатая – от морской болезни, бледно-голубая таблетка подавляла галлюцинации, вызванные розовой пастилкой. По утрам в крови суетятся пассажиры и чернорабочие – молекулы глюкозы, уборщики – молочная и мочевая кислота, клетки гемоглобина – доставщики, развозящие на своих зазубренных тележках баллоны только что произведенного кислорода, требовательные бригадиры – инсулин, например, служащие среднего звена – энзимы, главное начальство – адреналин, полиция и санитары – лейкоциты; подъезжают на розовых, белых и желтых лимузинах дорогостоящие консультанты, и все они поднимаются на лифте аорты, расходятся по коридорам артерий. До полудня производственных аварий почти не бывает. Новенький, бодрый мир.

Энергии достаточно. Из столовой «Кьеркегор» Альфред, пошатываясь, устремился по красному ковру коридора, который прошлый раз благополучно привел его в уборную, но нынче утром на пути попадались лишь салоны, да бутики, да кинозал «Ингмар Бергман», ни «М», ни «Ж» не видать. Беда в том, что на сигналы нервной системы полагаться больше нельзя. Ночью он надевал памперс, днем наведывался в туалет каждый час и носил с собой старый черный плащ, чтобы в случае чего прикрыться. Плащ был хорош еще тем, что портил Инид романтическое настроение, а ежечасный визит в туалет помогал организовать день. Вот и все его амбиции теперь – держать ситуацию под контролем, не дать океану ночных кошмаров прорвать последнюю дамбу.

Женщины потоком хлынули в бальный зал «Пеппи – Длинный чулок». Этот мощный прибой увлек Альфреда за собой, выбросил в коридор, по обе стороны которого открывались двери в каюты лекторов и затейников, входивших в штат судна. В конце коридора – ура! – дверь в мужскую комнату.

Возле одного из двух писсуаров стоял офицер в форме. Боясь осрамиться при свидетеле, Альфред зашел в кабинку, закрылся на задвижку и увидел перед собой загаженный унитаз – на этот раз дерьмо (и на том спасибо) помалкивало, просто воняло. Выйдя, Альфред сунулся в соседнюю кабинку, но там что-то шевелилось на полу – дерьмо с ножками спешило укрыться, – и он тоже не решился войти. Тем временем офицер слил воду и обернулся, и Альфреду бросились в глаза синие щеки, красноватые линзы очков, розовые, точно вывернутая наизнанку киска, губы. Ширинка расстегнута, наружу свисают двенадцать с лишним дюймов обмякшей желтовато-коричневой плоти. Синие щеки раздвинулись, обнажив в усмешке желтые зубы.

– Я оставил маленький подарочек в вашей постели, мистер Ламберт, – сказал он. – Взамен того, который прихватил с собой.

Альфреда одним духом вынесло из туалета, он помчался вверх по лестнице, выше, выше, семь маршей до чистого воздуха спортивной палубы. Здесь он уселся на скамейку под жаркими лучами солнца. Достал из кармана плаща карту приморских провинций Канады и попытался сосредоточиться на координатной сетке, определить ориентиры.

У перил стояли трое стариков в синтетических парках. Их голоса звучали то невнятно, то четко и громко. Очевидно, в однородной массе ветра есть разрывы, промежутки тишины, паузы, когда до стороннего слушателя успевает долететь фраза-другая.

– Вон там человек с картой, – сказал один. Он подошел к Альфреду, радостный, сияющий, как все на свете старики, кроме Альфреда. – Простите, сэр, как по-вашему, что это вон там, слева?

– Полуостров Гаспе, – уверенно ответил Альфред. – За поворотом будет большой город.

– Спасибо.

Старик вернулся к своим спутникам, и, словно их больше всего на свете интересовало местоположение судна, словно только ради этой информации они поднялись на спортивную палубу, все трое тут же удалились вниз, оставив Альфреда в одиночестве на вершине мира.

Защитный слой атмосферы тоньше в этом краю северных морей. Тучи собирались длинными цепочками, похожими на борозды пахоты, плыли вдаль под низко нависшим сводом неба. До Ultima Thule[59] рукой подать. Зеленые предметы окружены красным ореолом. И в этих лесах, простиравшихся на запад до предела видимости, и в бесцельном полете туч, и в невероятной прозрачности воздуха не было ничего конкретного, никакой привязки к местности.

Как странно наблюдать бесконечность, совершая поворот по конечной дуге, ощущать дыхание вечности именно в сезонных переменах!

Тот мужчина в туалете, с синими щеками, был из сигнального отдела, воплощение предательства. Однако синещекий сигнальщик никак не мог позволить себе дорогостоящий круиз, и сомнение терзало Альфреда. Синещекий явился из далекого прошлого, а действовал и говорил в настоящем; так и дерьмо, порождение ночи, разгуливает теперь при свете дня – это сбивало Альфреда с толку.