Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи»

Тем самым Леру в очередной раз реализует столь часто встречающийся в его произведениях (да и в массовой литературе в целом) мотив смены идентичности. И это весьма знаменательно: со временем истинный смысл событий Первой русской революции отодвигается для творца «Рультабийлианы» на второй план; теперь он мыслит в первую очередь как мастер авантюрного повествования, так что московское восстание интересует его главным образом в качестве красочного материала для остросюжетной интриги. Эта тенденция еще более ощутима в романе «Черные невесты», о котором речь впереди.

Но прежде приведем еще один любопытный пример использования в тексте романа публицистики Леру. В эпизод заключительной поездки Рультабийля в Царское Село Гастон Леру ввел (с небольшими коррективами) фрагмент своего очерка «В Царское Село». Очерк впервые появился на страницах газеты «Матен» 10 апреля 1905 года; затем он был перепечатан в книге «Агония белой России» под измененным названием «Ты видишь эту спичку? Это император». В русском переводе восстановлено первоначальное заглавие, при этом русская версия несколько сокращена по сравнению с оригиналом; наконец, в подготовленном Жилем Костá новом издании «Агонии белой России» (1978) другое название очерка – «В Царское Село».

Процитируем вначале очерк, а затем новую версию того же пассажа, которая приводится в «Рультабийле у царя»:

«Падает снег. Какая скорбь в этом бесконечном однообразии белого могильного савана! Наши сани мчатся пустынной дорогой по бескрайним, немым просторам и мертвые руки елей тянутся к нам. Деревенский пейзаж под своим белоснежным покровом печален, как траурная процессия. Изредка попадаются на пути обледенелые избушки, маленькие как могилы. Нигде нет никаких признаков жизни, и только санный бег, только лошадь с дымящейся грудью разрывают этот мертвый пейзаж».

«Деревенский пейзаж… унылый, как уныла и сама ночь… бескрайний пейзаж… бесконечное однообразие и уныние! Небольшой экипаж мчится по безлюдной дороге, и черные руки елей тянутся к нему.

Встав со скамьи, Рультабийль глядит окрест себя: “Боже ты мой! Да ведь тут всё выглядит не менее печально, чем траурная процессия!”

Изредка попадаются на пути обледенелые избушки, маленькие, как могилы. Нигде нет никаких признаков жизни, и только быстрый бег, только лошадь с дымящейся грудью разрывают этот мертвый пейзаж».

Интересно, что в оригинальном тексте статьи (но не романа!) за процитированным фрагментом следовала отсылка к Гоголю: «Здесь лучше понимаешь отдельные страницы Гоголя, здесь предстают перед вами “Мертвые души”». Отечественные переводчики сочли возможным эту отсылку выбросить. Кроме того, не исключено, что здесь имеется аллюзия на один из романов Понсона дю Террайля, действие которого происходит в России (из цикла «Воскресший Рокамболь», том «Проклятая гостиница», глава 4): «…кибитка (в оригинале «телега». – К.Ч.) всё мчится по снегу, запряженная тройкою лошадей (в оригинале «лошадей с бубенцами». – К.Ч.). Сосновые леса тянутся за пустынными равнинами; болотистые пустоши сменяют их. Нигде не видно ни холма, ни возвышения. На всем пространстве, которое может охватить глаз, тянется бесконечная белая равнина, и только сосны чернеют на ней») (в оригинале «ели». – К.Ч.).

Между тем события романа «Рультабийль у царя» разворачиваются вовсе не зимой; в другом месте Леру отмечает, что действие происходит незадолго до белых ночей (то есть скорее всего в мае; на прудах уже цветут кувшинки); гуляя по городу, Рультабийль с состраданием глядит на облаченных в тулупы – за неимением другой одежды – мужиков. С учетом смены сезона сани заменяются писателем на экипаж, бесследно исчезает белоснежный покров, – но странным образом сохраняются обледенелые избушки. Идет ли речь всего лишь о недосмотре автора? Или нескладная «история с хронологией» является проявлением своеобразного программного лукавства?