Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи»

Особенно примечательна та трансформация, которой в «Рультабийле у царя» подвергается рассказ Леру «Баюшки-баю», ранее опубликованный в номере «Матен» от 2 января 1907 года. Леру формально примыкает здесь к традиции «святочного рассказа», столь распространенного в русской (и не только в русской) литературе XIX века, но трансформирует ее; перед нами образец актуальной публицистической прозы, основанной на документальном материале.

Новелле предпослан следующий эпиграф: «Посвящается генералу Дубасову, который только что сумел избежать бомбы, брошенной в него в Таврическом саду». Имеется в виду покушение на Федора Васильевича Дубасова, имевшее место за месяц до публикации рассказа, 2 декабря 1906 года (как и в случае с предыдущим покушением, Дубасов отделался ранением). Герой новеллы, Алексей Михайлович Григорьев, восемнадцатилетний студент Инженерного училища и сын скромного московского торговца, становится невинной жертвой трагических «диких дней» (Андрей Белый). Отец и сын, опрометчиво предположив, что пламя революции уже начало затухать, отправляются на прогулку по Пресне и натыкаются на патруль; солдаты находят у Алексея листок бумаги с текстом революционной песни, принимают его за прокламацию и арестовывают студента, грубо оттесняя его отца; Григорьев-старший вместе с женой пытается отыскать сына и по прошествии недели обнаруживает его замерзший труп. Разумеется, украдены и шуба, и шапка, и часы, и золотой крестик, и портсигар, и пенсне. Убитый горем отец обращается к генералу Дубасову за разъяснениями; адъютант Дубасова излагает свою версию случившегося – Алексей якобы оказался арестован по недоразумению, был отпущен на свободу и погиб по трагической случайности – «шальная пуля настигла его в тот момент, когда он выходил из участка». Однако мать Алексея безмолвно разворачивает перед офицером студенческую куртку сына – в ней четырнадцать пулевых отверстий и окровавленный разрез от удара штыком… Рассказ обрамлен французским переводом «Казачьей колыбельной», выполненным Мишелем Каннером в 1885 году; ее заключительные строки приобретают в рассматриваемом контексте чрезвычайно актуальный характер:

Для газетного варианта новеллы (как и для финальной части колыбельной) характерен отчетливый религиозный акцент. Леру счел нужным подчеркнуть, что революционеры выходят на баррикады с иконой и не испытывают ненависти к врагу – как мы уже видели, этот же мотив (невероятное долготерпение, кротость и благочестие русского народа) слышится и в других публицистических произведениях писателя.

В роман «Рультабийль у царя» новелла «Баюшки-баю» введена в сокращенном виде и приобретает совершенно новое звучание. Здесь история трагической смерти студента оказывается вложена в уста его отца – теперь это не торговец, а чиновник по фамилии Матаев. Леру уточняет обстоятельства ареста молодого человека – «солдаты расстегнули куртку, вытащили из кармана блокнот и обнаружили в нем оттиск рабочей песни, опубликованной журналом “Сигнал”. По безграмотности солдаты песню приняли за прокламацию и арестовали моего сына». Издававшийся К. Чуковским журнал действительно обладал достаточно резкой политической направленностью и был закрыт по решению суда в 1906 году. Из романной версии полностью изъят эпизод беседы отца с адъютантом Дубасова, как и вся связанная с безутешной матерью линия; зато усилены в полном соответствии с романной эстетикой Леру макабрические подробности: тело студента застревает на самом краю огромной ямы, куда сваливают трупы; «на его разложившемся лице была написана жуткая мука».

И самое главное: итог трагического происшествия не имеет ничего общего с благочестивым финалом «Баюшки-баю». Снова процитируем русский перевод романа (с нашими коррективами):

Я поклялся отомстить. Сорок восемь часов спустя я предоставил себя в распоряжение революционного комитета. Не прошло и недели, как в поезде Киев-Петербург был убит Туман, на которого, говорят, я был похож и который являлся одним из агентов киевской охранки. Убийство осталось нераскрытым. Мне достались документы Тумана <…> Я был заранее обречен на смерть и мечтал только об одном: чтобы мое истинное лицо не раскрыли до убийства Требасова! Я с величайшим наслаждением убил бы его собственной рукой! Но это право было предоставлено другому, и я мог только помогать…

Итак, Матаев-Туман под влиянием пресненских событий оказывается в стане заговорщиков.