Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи»

Следует сказать, что Троицкий мост упоминается в романе (а также и в «Черных невестах») неоднократно, и это вполне понятно: мост, строительство которого завершилось в 1903 году, воспринимался в период пребывания Леру в Петербурге как свежая архитектурная достопримечательность. Но одновременно мост ассоциировался с трагическими событиями 9 января, поскольку расстрел демонстрантов произошел в непосредственной близости от него. И это обстоятельство Леру, разумеется, тоже не мог игнорировать. Наконец, очень прозаическая причина заключается в том, что мост сооружался с участием французской компании «Батиньоль».

Запечатленная в процитированном эпизоде монументальность, «циклопизм» подавляющего «маленького человека» города вполне соответствует литературной традиции (здесь недостает разве что Медного всадника как символа имперского Петербурга). Кстати, Леру отмечал этот «циклопизм» уже в очерке «Петербургские вечера» в связи с Невским проспектом: «Пришло же в голову расставлять вдоль проспекта столь грандиозные дворцы! Чтобы пройти три дома, нужно преодолеть расстояние в целый километр. Ниневийский, вавилонский, бактрийский масштаб». Между тем, становясь «маленьким человеком», Рультабийль не испытывает никакого дискомфорта и даже наслаждается собственной несоразмерностью с грандиозными пропорциями русской столицы.

Завершается «туристическая» зарисовка вторжением острой злободневной тематики. Мы цитируем теперь русскую версию:

Его удивляло и умиляло спокойствие, которое чувствовалось во всём городе <…> Как будто совсем недавно и не было в нем никаких беспорядков! Как будто в Александровском парке чуть ли не накануне (в оригинале «несколькими неделями ранее», то есть неизвестный русский переводчик еще больше запутал и без того неясную хронологию событий. – К.Ч.) не расстреливали подростков, засевших на деревьях парка, как расстреливают проказливых воробьев, а здесь перед дворцом ураганный натиск казаков не оставил много трупов.

Таким образом, и в данном случае «петербургский текст» оказывается неотделим в восприятии Леру от социально-политического контекста (а конкретно – от Кровавого воскресенья). Ясно, что писатель использует здесь свой уже известный нам очерк «Впечатления от Санкт-Петербурга».

Современный французский исследователь Фредерик Сунак полагает, что в «Рультабийле у царя» возникает своеобразный параллелизм между архитектурным обликом Санкт-Петербурга и архитектоникой популярного романа:

Систематический выбор огромных, обременительных для французского взора сооружений (Зимний дворец, который затмевает Лувр, Исаакиевский собор, который затмевает Пантеон) представляется ему (писателю. – К.Ч.) соразмерным колоссальным нарративным структурам, которые он преподносит своему читателю; обилие дворцов, мостов, колоннад, куполов, шпилей, сводов, портиков и статуй <…> – составная часть того наслаждения, которое в романе-фельетоне возникает благодаря нагромождению разнообразных событий. Самое же главное – в глазах Леру Петербург впадает в самый соблазнительный из грехов – стилистическая гетерогенность, иначе именуемая дурным вкусом» (выделено автором статьи. – К.Ч.).

Нам эта точка зрения при всей ее элегантности представляется спорной. Правда, о якобы дурном вкусе петербургской архитектуры писал некогда еще один знаменитый француз – Адольф де Кюстин («Петербург основан и выстроен людьми, имеющими вкус к безвкусице»; пер. В. А. Мильчиной), но его предвзятость в интерпретации всего российского общеизвестна. К тому же не менее распространенным можно считать топос о единообразии архитектурного ансамбля Петербурга – в противовес московской барочной дробности. Да и характеристика города на Неве, принадлежащая выдающемуся отечественному ученому Ю. М. Лотману – «рационалистический город-утопия» – противоречит концепции Ф. Сунака.