Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи»

В романе немало кровавых, натуралистических сцен, что обусловливает восприятие героями всего происходящего как агонии царского режима, совсем в духе известного фильма Элема Климова: «Всё прогнило, всё залито кровью на этой земле! У нас не осталось никаких надежд!.. куда ни взглянешь, везде одни преступления!» Заводя речь о столь характерном для России XIX века явлении, как телесные наказания, Леру идет куда дальше Софи де Сегюр с ее знаменитой сценой показательной порки в романе «Генерал Дуракин» (1863). В одной из глав второго тома книги Приска присутствует при сцене истязания кнутом несчастной монахини. Писатель считает уместным в связи с этим привести большую цитату из старой книги Жермена де Ланьи «Кнут и русские» (1853), где детально описано применение в России телесных наказаний. Вот эта цитата – нетрудно заметить, что она вполне созвучна излюбленной писателем поэтике хоррора, о которой речь пойдет в следующей главе:

Кнут со свистом рассекает воздух, опускается и обвивает тело жертвы, как бы охватывая ее железным обручем. Хотя члены жертвы надежно закреплены, она вся содрогается, словно по ней пропустили электрический ток. Палач снова берется за кнут и продолжает действовать тем же манером – столько раз, сколько ударов кнутом присудили жертве. Когда удар кнута приходится на выступающие части, плоть и мышцы оказываются буквально рассечены на кольца, как при порезе бритвой; ну а если удар придется плашмя, тут уж хрустят кости; в этом случае плоть не порублена, но измолота, сплющена, кровь фонтанирует отовсюду; жертва зеленеет, синеет, как разложившийся труп…

Конечно, русского читателя не может не заинтересовать изображение в романе Николая II. Образ русского монарха здесь достаточно традиционен. Он представлен благочестивым, добрым, сострадательным и порядочным, но нерешительным и безвольным человеком; в нем есть что-то детское. Идея Леру заключается в том, что династия Романовых исчерпала себя полностью (иначе обстояло дело в «Рультабийле у царя», где Леру искренне надеялся на модернизацию монархии);

самодержавие сделалось тормозом на пути прогресса. «То, что происходит сейчас, ужасно, но за этим последует нечто новое, не имеющее ничего общего со старым» – эта мораль Великого князя Ивана венчает собой роман. Революция неизбежно требует жертв, а монарх, как и все, должен зарабатывать себе на хлеб в поте лица своего… Странно, что эти нравоучительные сентенции слышатся от Леру через шесть лет после расстрела царской семьи.

По ходу сюжета часто вспоминаются предыдущие поколения русских революционеров – автор отдает дань уважения «воинам-сподвижникам» (Герцен). В частности, Леру добросовестно пересказывает историю с неудачным повешением С. И. Муравьева-Апостола, не забывая привести (с некоторыми купюрами!) его знаменитую реплику: «Проклятая земля, где не умеют ни составить заговора, ни судить, ни вешать». Но тут же, давая волю своей фантазии, повествует о ночном бегстве декабриста из Петропавловской крепости и его жизни среди волков. Кроме того, Леру приводит довольно пространный прозаический перевод двух фрагментов из поэмы Кондратия Рылеева «Наливайко» (1825). Вот цитата из оригинального текста:

Одна мечта и ночь и день
Меня преследует, как тень;
Она мне не дает покоя
Ни в тишине степей родных,
Ни в таборе, ни в вихре боя,
Ни в час мольбы в церквах святых <…>
Известно мне: погибель ждет
Того, кто первый восстает
На утеснителей народа,—
Судьба меня уж обрекла.
Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?
Погибну я за край родной,—
Я это чувствую, я знаю…
И радостно, отец святой,
Свой жребий я благословляю!