Популярно о популярной литературе. Гастон Леру и массовое чтение во Франции в период «прекрасной эпохи»

И это обстоятельство заставляет задуматься. Ведь как раз кровавые события декабря 1916 года могли бы стать поводом к написанию увлекательного, с мистическим оттенком исторического детектива – с отравлением, переодеваниями и «зловонным трупом» [попытка такого рода не так давно была предпринята В. Л. Телицыным в почти целиком сотканной из документальных цитат книге «Распутин. Необычайная жизнь и удивительная смерть старца» (2015)]. Да и охотно эксплуатируемый различными авторами мотив неоднократного возвращения к жизни уже, казалось бы, мертвого Распутина мог бы заинтересовать автора «Человека, вернувшегося издалека». Но – увы… Всему этому Леру предпочитает клише сентиментального романа – с любовным треугольником, дуэлью и уже упомянутой любовной идиллией.

Что же касается организации убийства Распутина, то здесь писатель сознательно и радикально трансформирует исторические факты. Он ни словом не упоминает о роли Ф.Ф. Юсупова и В.М. Пуришкевича (об участии английской разведки в этой истории Леру, разумеется, знать не мог) и возлагает ответственность за кровавые события декабря 1916 года на красавицу-балерину Елену Кулигину (образ, по всей видимости, собирательный; в нем просматриваются некоторые черты Тамары Карсавиной и Матильды Кшесинской). Как видим, романическое начало безраздельно правит бал в «Черных невестах».

«Конец старого мира» – так называлась первая часть романа «Черные невесты». Название символично: книга знаменует собой закат творчества Гастона Леру и одновременно выражает его уважительное отношение как к русской словесности, так и к русской истории. Истории, уходящей в прошлое. Предельная осторожность в отношении Советской России помешала автору поделиться с читателями соображениями относительно ее будущего – если не считать крайне абстрактных призывов безымянного студента: «Не верь, не слушай, не гордись!»

Глава 5 Он нас пугает, а нам… страшно?

И тут все увидели, что Рультабийль пошатнулся.

Чтобы не упасть, ему пришлось опереться на стол.

Пронзившая сознание мысль подкосила его.

Он с трудом держался на ногах.

– Мерзавцы! – выдохнул он. – Вы что, приготовили бифштекс из нашего пленника?

Гастон Леру. Черный замок

Среди запущенных уже известным нам Пьером Лафитом издательских проектов – просуществовавший полстолетия женский журнал «Фемина» (Femina). Естественно, в журнале доминировали мода и косметика, но был тут и литературный раздел, и другие рубрики, в том числе «Вопросы и ответы». В одном из выпущенных в 1911 году номеров одна дама интересуется, какие страшные истории можно почитать, чтобы избавиться от «сплина» (это слово значительно пережило пушкинскую эпоху и было использовано Бодлером в названии одного из своих поэтических сборников). И вот какой совет дает в связи с этим некая «молодая русская»: «Если вам непременно хочется приняться за чтение подобных книг, возьмите “Приключения Шерлока Холмса” Конан Дойла, “Призрак Оперы” Гастона Леру и “Сад пыток” Октава Мирбо или же произведения нашего русского писателя – Достоевского».

Советы безымянной русской читательницы выглядят немного странно, поскольку тут смешаны разнопорядковые литературные памятники. В «Холмсиане» ужасы встречаются не столь уж часто – наверное, дама имела в виду прежде всего «Собаку Баскервилей». Декадентский роман «Сад пыток» сочетает в себе поэтику ужасного и терпкую эротику, он пронизан невероятной эстетизацией смерти, характерной для культуры «конца века». О Достоевском, наверное, в таком контексте подробно говорить вообще не стоит… Но вот «Призрак Оперы», который к моменту выхода в свет журнала принадлежал к литературным новинкам и который знаменитый немецкий культуролог Вальтер Беньямин назвал «одним из великих романов о девятнадцатом столетии», и впрямь воспринимается как классика того явления в литературе и искусстве, которое принято теперь именовать словом «хоррор».

Соответствующие мотивы с завидной регулярностью встречаются в творчестве Леру. Их отсутствие скорее воспринимается как исключение, подтверждающее правило. Причем речь здесь идет как об особенности индивидуального стиля писателя, так и о феномене своей эпохи. Как писал историк Альбер Сорель, «будучи изгнанным отовсюду, страх лезет во все щели, ширится и множится – подобно отражениям в комнате зеркал». Кстати, упоминание о комнате зеркал возвращает нас к «Призраку Оперы»: одним из самых впечатляющих эпизодов романа становится устроенная Эриком в подземелье камера пыток с ее хитроумной системой зеркал – по мнению исследователей, она может быть навеяна впечатлениями от Дворца миражей, сооруженного по проекту Ипполита Шарпантье для парижской Всемирной выставки 1900 года.