Популярные очерки о российских императорах

Однако сама Екатерина II оценивала свое творчество иначе: «Люблю художества по своей склонности. Собственные мои сочинения почитаю безделками. Я писала в разном роде и все написанное мною кажется мне посредственным, почему и не придавала им никакой важности; ибо они служили мне одною забавою»[78]. Возможно, в этом высказывании Екатерины II есть некоторая доля кокетства. Однако вполне логично, что заниматься плодотворной литературной деятельностью может лишь человек умный и образованный. Бывают, конечно, и исключения, но императрица Екатерина таковым отнюдь не являлась.

Впрочем, оценка ума Екатерины II заслуживает отдельного внимания. Так, С. М. Соловьев писал об этом просто: «Екатерина умна и упряма». Немного витиеватой была оценка А. Пыпина: «Она отличалась вообще живым умом и любознательностью, вступив на русскую почву… она хотела объединиться с той нацией, которой должна была повелевать»[79].

Очень яркую и несколько ироничную оценку интеллектуальных способностей Екатерины дал В. О. Ключевский. В частности, он писал: «Достойно внимания, что люди, близко наблюдавшие Екатерину II, принимаясь разбирать ее характер, обыкновенно начинали с ее ума. Правда, в уме ей не отказывали даже недруги, кроме ее мужа, который, впрочем, и не считался компетентным экспертом в таком деле». И далее: «Екатерина была просто умна и ничего более, если только это малость. У нее был ум не особенно тонкий и глубокий, зато гибкий и осторожный… который знал свое место и время и не колол глаза другим»[80].

Однако, говоря об уме, начитанности и творчестве Екатерины, нельзя не упомянуть некоторые черты характера и личные качества императрицы, ведь без них портрет Екатерины II нельзя считать полным.

Известно, что у императрицы сложились дружеские отношения с Дидро. В его записках можно найти следующее обращение к русской государыне: «Ваше величество весьма мудры. Вы не предпринимаете ничего важного, не обдумав вашего предприятия со всех сторон. Вы тверды и, раз обдумав, не останавливаетесь ни перед какими препятствиями; что вы не можете опрокинуть силою, то подкапываете, по вашему собственному выражению. Одно из этих средств всегда должно быть удачным».

Императрица умела разглядеть человека, выявить его характер, разгадать его сущность. Безусловно, эти качества сформировались во многом в связи с той атмосферой придворных интриг, в которой протекала значительная часть жизни самой Екатерины. Наблюдательность, особое внимание к окружающим позволяли ей обращать их слабости и достоинства в свою пользу. «Екатерина умела ласкать безмерно и уважать человека, пока в нем нужда состоит, а потом, по пословице своей выжатый лимон кидать», — писал М. М. Щербатов. По его мнению, императрица была «великодушна и сострадательна по системе, трудолюбива по славолюбию, мораль ее зиждилась на основании новых философов, а не на твердом камении закона Божия. Уже в том возрасте, когда седины покрывали голову императрицы и время наружными чертами означило старость, на челе ее еще не уменьшилось ее любострастие»[81].

Но время шло, и вот наступил трагический, но вместе с тем судьбоносный для России день 28 июня 1762 г., когда Екатерина оказалась на русском престоле. Обращаясь к оценкам современниками дворцового переворота 1762 г., надо прежде всего отметить, что среди многочисленных и разнообразных источников личного происхождения, отражающих это событие, выделяется несколько произведений, представляющих, с точки зрения темы данного исследования, особый интерес. Одним из таких произведений является «История низложения и гибели Петра Третьего», принадлежащая перу датского дипломата Андреаса Шумахера. Надо отметить, что сочинение Шумахера было известно историкам, в частности, В. А. Бильбасову, но из-за отсутствия перевода на русский язык оно долгое время было недоступно многим читателям. По словам самого Шумахера, это произведение было написано на основе тех сведений, которые «сам я видел и слышал либо же узнал от людей, которые являлись если и не участниками, то уж по крайней мере свидетелями той или иной сцены. Эти показания тем более заслуживают доверия, что я самым тщательным образом сличал их между собой и счел возможным использовать лишь те из них, которые полностью согласовывались друг с другом». И далее автор отмечает: «вряд ли будущий историк при общем недостатке источников сможет найти что-либо более подробное, чем сообщение современника. Они окажутся ему тем полезнее, если учесть, что немногие были бы в состоянии провести столь точное исследование, как я, поскольку этому способствовала занимаемая мною тогда должность и тесные связи, которые я поддерживал в то время с различными людьми»[82].