Попутчики. Астрахань – чёрная икра. С кошёлочкой

Вышла Авдотьюшка, идёт – улыбается. За угол зашла, из кошёлочки мяса кусок вынула, как ребёночка понянчила и поцеловала. Может, цыплятина и лучше, да цыплятина не родная, Авдотьюшкой не куплена, а это мясцо своё. Плохо день у Авдотьюшки начался, да хорошо кончается. Раз везёт, значит, этим попользоваться надо. Решила Авдотьюшка в магазин сходить далёкий, который редко посещала. «Ничего, там по дороге скамеечка, посижу и дальше пойду. Авось чего-либо добуду…»

Пошла Авдотьюшка. Идёт, отдыхает, опять идёт. Вдруг навстречу дурак. Знала она его в лицо, но как зовут, не знала.

Дурак этот был человек уже не молодой, голову имел обгорелую и потому всегда кепку носил. Ездил этот востроносый дурак городским транспортом и из бумаги профили людей вырезал. Похоже, кстати, но за деньги. А ранее работал дурак на кожевенном комбинате художником. Однако раз вместо лозунга «Выполним пятилетку за четыре года» написал: «Выполним пятилетку за шесть лет». Чего это ему в голову пришло? Впрочем, родной брат дурака, герой-полковник, ордена, квартира в четыре комнаты, почётный ветеран Отечественной войны – и вдруг публично заявил: «Сегодня по приказу Верховного главнокомандующего товарища Сталина в городе выпал снег». А товарища Сталина к тому времени не то что на этом свете, но и в Мавзолее-то уже не было. Как же он мог снегу приказать? Думали, неудачно шутит полковник, пригляделись: искренне излагает и глаза нехорошо блестят.

Одним словом, дурная наследственность. Может, оно и так, дурак-то он дурак, но говорят, что младший брат полковника, художник, подальше от своего района, там, где его знают поменьше, подошёл к самой пасти кровожадной, свирепой, многочасовой очереди на солнцепёке, выстаивавшей к киоску, где продавали раннюю клубнику, и произнёс: «Именем Верховного Совета СССР предлагаю отпустить мне три килограмма клубники». При этом он предъявил собственную правую руку ладонью вперёд. Ладонь была пуста, но народ ему подчинился, и он взял три килограмма клубники… Вот тебе и дурак…

Увидел Авдотьюшку дурак и говорит:

– Бабка, а в пятнадцатом магазине «советскую» колбасу дают… И народу никого.

Мужчина, который рядом шёл и тоже услышал, говорит:

– Что это вы болтаете… У нас вся колбаса советская, у нас еврейской колбасы нету.

– Вкусная колбаса, – отвечает дурак, – пахучая. Я такой давно не видал.

– Да он же того, – шепотом Авдотьюшка мужчине и себя по платку постучала.

– А, – понял антисемит и пошёл своей дорогой.

Пятнадцатый же магазин тот, куда Авдотьюшка шла.

Приходит. Магазин длинный, как кишка, и грязней грязного. Даже для московской окраины он слишком уж грязный. Магазин, можно сказать, сам на фельетон в газете «Вечерняя Москва» напрашивается. Продавщицы все грязные, мятые, нечёсаные, стоят за прилавком – как будто только что с постели и вместо кофе водкой позавтракали. И кассирша сидит пьяная, а перед ней пьяный покупатель. Лепечут что-то, договориться не могут. Она на рязанском языке говорит, он на ярославском. А подсобники все с татуировкой на костлявых руках и впалых, съеденных алкоголем грудях… У одного Сталин за пазухой сидит, из-под грязной майки выглядывает, как из-за занавески, у другого орел скалится, у третьего грудь морская – маяк и надпись «Порт-Артур».

Знала Авдотьюшка про этот магазин, редко здесь бывала. Но ныне пошла. Заходит Авдотьюшка озираясь, видит всю вышеописанную картину и уже назад хочет. Однако глянула в дальний угол, где написано «Гастрономия». Глянула – глазам не поверила. Правду сказал дурак. Лежит на прилавке красавица-колбаса, про которую и вспоминать Авдотьюшка забыла. Крепкая, как темно-красный мрамор, но сразу видно – сочная на вкус, с белыми мраморными прожилками твердого шпига. Чудеса, да и только. Как попало сюда несколько ящиков деликатесной, сырокопчёной, партийной колбасы, словно бы прямо из кремлёвского распределителя? И почему её сам торговый народ не разворовал? Видать, по пьянке в массовую торговлю выпустили. И этикетка висит: «Колбаса «советская». Не соврал дурак. Цена серьёзная, но те, дешёвые, – с крахмалом и чесноком. Матвеевна говорила, в колбасу мясо водяных крыс подмешивают, из шкур которых шапки шьют. А здесь мясо чистокровное, свинина-говядина. И мадерой мясо пахнет… Чем ближе Авдотьюшка подходит, тем сильнее запах чувствует. Это ж если тонко нарезать да на хлеб, надолго празднично можно завтракать или ужинать.

А ведь было время, ужинала Авдотьюшка не одна. Самовар кипел червонного золота, баранки филипповские. Он красавец был. И у Авдотьюшки коса ржаная. В двадцать пятом году это было… Нет, в двадцать третьем… Колбаски полфунта в хрустящем пакете. Колбаска тогда по-другому называлась, но это она самая… Принесёт, говорит: «Употребляйте, Авдотья Титовна. На мадере приготовленная». И балычку принесёт… «Употребляйте», – говорит.

– Ну что, девка, – говорит Авдотьюшке пьяная нечесаная продавщица, – покупаешь колбаски? Раз в десять лет такую колбаску достать можно.

А Авдотьюшка не отвечает, ком в горле.

– Какую берёшь, – спрашивает продавщица, – эту? – И поднимает крепкий сырокопченый батон.