Пора меж волка и собаки

– Никаких росписей. Купола под суровую шапку воинскую – под шелом. У крыльца, чтоб никаких икон, даже идолов пусть не ставят. Один узор лесной – Матери Лесов. Все! Сделайте шкатулку резную, чтоб взор радовала. Это мой последний Храм, что я на этой земле ставлю. Да и о вас слава будет выше колоколен Храма этого.

– Сделаем сестра. Глаз не оторвешь! Обещаем. Такой Храм будет, что не стыдно будет имена свои на нем написать.

– Ну, дай вам Богородица покров свой, над делом этим. Прощевайте Мастера, – она неожиданно расцеловала их троекратно, как бы вдохнув в них веру в себя и в дело свое, – Быть тебе, зодчий великий Постник в Доме Иакова, – повернулась и погладила по голове Мастера главного, – А тебе Барма, человеком бессмертным – Посвященным. Мое вам обещание!

– Благодарствуем Лучезарная за вдохновение, – поклонились зодчие, поправили опояски на лбу и пошли ставить Храм над Москвой – рекой, на алатырь-камне, на Красной площади новой столицы государства единого.

Глава 9 Притворство

Беда принуждает ко лжи даже честных.

Публилий Сир

Еще долго не мирные ордынские ватаги, под предводительством не склонивших голову воевод и вожаков, мотались по волжским, ногайским, луговым и горным землям, но сила воинских родов уже была сломлена. Закат Орды, начавшийся при Дмитрии Донском, при Иване Васильевиче завершился полностью. Солнце, блестевшее на прапорах внуков Дажьбожих, и игравшее волосами их боевых бунчуков, закатилось. Потрепали дружины государевы, застрявшие в глубоких снегах под Свияжском, но никто уже на это и внимания не обратил. Накатила Черная смерть на Псков и Новгород, но отгородились засеками, да карантинными постами и выстояли. Государство под жесткой рукой стало силу набирать. Теперь настала пора и измену внутри самого двора пощупать. Вывести на чистую воду ту рыбку хищную, что под корягами, да в иле пряталась.

Хитрый Бомелий приготовил отвар. Дал царю, наказал пить с утра по пол чарки.

– Вид будет – краше в гроб кладут. Ни один не засумлевается, – спокойно поучал он, – Сам главное не пужайся, когда в зерцало смотреться будешь. Покойник перед тобой будем добрым молодцем выглядеть. Пот холодный будет ручьем литься. Волосы лезть начнут – не жалей, новые отрастут. Не зубы, чай. Как сам говорил, чем чаще стрижешь – тем гуще. Бояре твои поверят, однако проверят. Дохторов к тебе подошлют. Дохтура отвара моего не знают, потому подтвердят, что жить тебе от силы осталось неделя-две. Так что лежи, стони и примечай. Кто есть – кто. Я рядом с тобой постоянно буду, вроде как лечу. На самом деле смотреть буду, не подсыплют ли чего, не подольют, чтобы ускорить кончину-то. Народ у нас добр. В могилку спровадить ближнего своего кажный рад.

Утром служки объявили, что государь плох. Лекарь царский, волхв злодейский Елисей Бомелий засуетился, закудахтал аки кур, собрал всех кто науку лекарскую постиг в помощь себе. Государь лежал в палате на огромной кровати, раскидавшись по подушкам, колотился то в ознобе, то в жару. Лекаря пошушукались меж собой, вынесли решение – огневая болезнь. Предложили отвары и настои всякие, лед ко лбу прикладывать, да кровь пустить. Бомелий послушал, головой покивал, согласился, начал колдовать над больным. Тому лучше не стало. Лекаря разбежались по хозяевам, понесли новость, что царь плох, долго не протянет. Ко дворцу потянулись бояре и дворяне, из дальних мест, нагоняя коней, ринулись удельные князья и княжата. К государю, разметавшемуся под одеялом, в бреду зовущему старых и новых богов змеей вполз доверенный детей Захарьиных дьяк Ивашка Висковатый. Зашептал, зашипел в ухо царю, что тот совсем плох, может и не дотянуть до утра, пора духовную готовить. Иван кивнул, показал глазами, что давай, готовь, позвал жестом Елисея, хитро подморгнул, показал на горло, мол, не могу говорить. Елисей попросил дьяка обождать, пока даст царю питие для голоса. Дьяк суетливо побежал за пером, бумагой и чернилами. Представление началось.

Слабым, дрожащим голосом царь попросил начать писать. Затем сообщил, что наследником он назначает только что родившегося царевича Дмитрия, опекуншей к нему мать его Анастасию. При этих словах царь как-то недобро хмыкнул, но под удивленно брошенным на него взглядом дьяка, опять скукожился и совсем слабым голосом велел собирать всех бояр и дворян в царевой столовой комнате, что бы по обычаю предков привести всех к присяге наследнику и на сем крест целовать.

Дьяк ринулся из спальни, краем глаза заметив, как с трудом поднимается государь, опираясь на руки своих верных псарей, и собирается облечься в парадные одежды, не попадая в рукава.

Иван же, как только за дьяком закрылась дверь, поманил к себе Елисея и тихо шепнул:

– Зови доглядаев, послушаем, какая там за стенами нашей спальни каша вариться, – он разогнулся и сел в высокое кресло.

– Заходите, – Елисей открыл потайную дверцу, и в комнату вошли две серых тени.