Пора меж волка и собаки

– Так! – смело ответил Курбский.

– По Правде? Хорошо. Пусть будет тяжба. За меня тянуть будет Топорков, а ты Андрюха тяни за другов своих. Вам и быть истцами. Будете истину искать, всяк со своей стороны, а я с горки смотреть буду, что б вы дедовы обычаи блюли, и все по Правде делали. С проигравшего тяжбу сию взыщу по всей строгости. Согласен ты?!

– Будь так! По Правде – так по Правде! Суди государь!

Собор пошел своим чередом. Как не старались Захарьины детки Данила да Никита, Василий и другие взгрузить на плечи опальных вину за извод Анастасии чародейством и темным словом, чем ни мало поразили Андрея Курбского, не понявшего, чего это схареьвцы гуртом на Избранную Раду навалились, тяжба на их сторону не перетягивалась. Топорков чутьем ведуна, нюхом старого Белозерского волхва чуял, что валят с больной головы на здоровую, и что ответчики тут ни ухом, ни рылом. Он показал глазами царю на клеветников, мол, смотри государь, как бы не сами они и есть лиходеи. Тот в ответ опустил веки, мол, понял все любомудр, благодарствую.

В залу ворвался гонец в запыленной одежде. Рухнул в ноги царю.

– Государь! В Юрьеве помер от огненного недуга Алексей Адашев.

– Сей изменник, сам себе задал яд смертоносный и умре, – обронил из угла один из Захарьиных.

– Только твоя рука ему этот яд подала или в горло влила, – зло подумал царь, – Шипи змея скоро и твой черед.

Почувствовав, что скинуть вину на отсутствовавших не удастся и вопрос о том, кто ж виноват в смерти царицы, повис в воздухе, Василий Захарьин неожиданно сделал резкий поворот.

– Великий царь! Тут на посаде в стрелецкой слободе есть согласница Алексеева, известная чаровница по имени Мария-Магдалина. Она там с пятью малолетними сынами обретается. То ее рук дело! – он встал, – Прикажи государь на дыбу ее и на правеж!

– Иван, ты эту змею не слушай. Змея она ядом вокруг брызгать будет, – шепот влился в ухо спокойно, – Змея она и под вилами извивается, что б хоть кого ужалить. А Мария-Магдалина из древних берегинь и прадедовых ворожеек, еще Вифлеемскую звезду помнит. Да и нет ее уже в слободе-то. Заведомо все знала и ушла с сынами в обитель мою. Сестры же мои и твоим псарям не по зубам. Так что не слухай ты его болтуна. Сворачивай Собор. Все уши уже прожужжали да и души свои черные уже давно раскрыли.

– Тяжба ваша никому верху не дала, – встал Иван, – Потому на все Божья воля. Пусть Бог рассудит. Того, кто хотел вместе с попом Сильвестром и Алешкой Адашевым, упокой его душу, под ногами своими всю Русь видеть кара божья найдет. Я вам не судья, души ваши загублены, а тело губить не хочу! Все!

Сильвестра привезли и государь, перекинувшись с ним накоротке, приказал вести его на Соловки в дальнюю обитель по дале от своих глаз и чужих ушей. Израдцев, как прозвал Государь всех, кто в Избранной раде состоял, и их пособников гнали взашей отовсюду.

Глава 4 Ливонцы

Душа, совершившая предательство, всякую неожиданность воспринимает, как начало возмездия.

Ф. Искандер

После измены Великого Магистра Альберта тевтонский орден лопнул как переспевший арбуз. Левантийские братья ушли на службу к венецианским дожам, отстаивая независимость приютившей их республики на островах. Их белые плащи с черным тевтонским крестом, наложенным на красный тамплиерский мелькали на кораблях венецианцев, сразу отбивая охоту у больно ретивых, желающих поживиться чужим добром.

Из более чем двадцати бальяжей тевтонцев в западных землях с трудом устояли на ногах семь, да и то в земле Лотаря и Остирии. Замки свои они укрепили и превратили в неприступные крепости.

Остальные же начали метаться, кому продаться, по примеру своего Магистра, подороже. Епископ острова Эзеля подался к датскому королю и продал ему свой бальяж с потрохами. Примеру его последовал и Ревельский епископ.

Престарелый Магистр Ордена Фюрстенберг, вставший на смену изменившему Альберту, в окружении самых преданных братьев, не польстившихся на звонкую монету, и посулы предательской короны, направил свои стопы на восток, за подмогой к Ивану Васильевичу. А за его спиной зрел новый заговор против ордена. Заменивший его Кетлер, бросился к Литовским князьям и к польской шляхте, предлагая жалкие остатки ордена в обмен на титул герцога Курляндского. Итак, Орден лопнул как презревший арбуз. Остался кусок в Ливонии, охраняемой братьями Ливонского Дома Тевтонского ордена.

Иван понимал, что войны за Ливонские земли не избежать. Это не война за орден, это война против скверны идущей с закатных земель. Уже отошел Ревель к Швеции, признав лютеранство, а Эзель к Дании. Уже в сердце Ливонии вошли литовские полки, нависшие над Семигалией и Курляндией, которых так добивался продажный Кетлер. Но все еще держался Юрьев и северо-восточные уделы, куда отползли не продавшие честь и совесть ливонские братья.

Государь собрал ближний совет.

– Что скажете советники? – тяжелым взглядом он обвел тех, кому доверял.

– Надоть братьям ливонцам пособить, – пробасил Микулица.