Пора меж волка и собаки

– С чегой-то? – Иван склонил голову, – С чегой-то они тебе сродственники? Ась?!

– А с того, что вороги наши их душат, – поддержала Микулицу Малка, – Возьми в толк государь, враг нашего врага нам друг. С закатного солнца валят на нас протестные наместники и всякие реформаторные веры…

– Каки веры говоришь? Повтори…и разъясни, коли, грамотна така, – Иван весь подался с кресла.

– Реформа – это по-ихнему изменение, переделывание что ли…

– Изменение, говоришь? Измены им надоть, изменщикам! Они значит к нам с изменами, а мы к ним с калачами. Это так наши израдцы хотели!! И что ж они там изменять удумали?

– Так по началу они власть имперскую и ордынскую с плеч скинули, а теперь кажный новый король под себя едину веру примерять стал, по своему росту, – Малка говорила спокойно, но в синих глазах ее метался огонь пожаров, – Вот у кого каков росток, такова и вера новая. Кому, каков костюмчик в пору, такой ему господа услужливые портняги и шьют, и называют это все реформацией, то бишь подгонкой веры под хозяина, что б сидела лучше, – зло закончила она.

– Так все энти лютеране, да католики с англиканцами оттель, что ли повылазили? – так же спокойно уточнил Иван, – А пошто к нам лезуть? Своей земли маловато?

– Значит маловато! – глухо обронил Микулица.

– Вот им!!! – Иван сложил дулю, – И тамошним и тутошним. Подавятся жрать даже с медом и маслом. Чего ж там ливонцы-то? – он всем телом повернулся к Микулице.

– Рубятся пока что. Засели в замках своих и рубятся. Да еще часть к нам на Москву подалась.

– А ты что думаешь, пошто им Ливония? – теперь он повернулся к Малке.

– Я тебе государь грамотку зачту, что мои людишки из кармана гонца вытягали.

– Что за людишки? – подозрительно сощурился царь.

– Так были в ордене тевтонском еще братья, о коих и не знал никто. Звали их Фема, да Вехм. Тайные такие братья. Орден лопнул, а они в мире растворились, аки лед в воде, аки пар в воздухе. Вроде нет их нигде, а вроде и есть везде. Такие вот братья – серые тени. Вот, они и принесли.

– Чти!

– Слушай тогда, – она размеренно начала читать, – Ливония знаменита своим приморским положением, обилием гаваней. Если эта страна будет принадлежать королю, тому будет принадлежать и владычество над морем. Необыкновенно увеличилось благосостояние людей с тех пор, как королевство получило во владение Прусские гавани, и теперь народ наш немногим народам уступает в роскоши относительно одежды и украшений, в обилии золота и серебра. Обогатится казна королевская взиманием торговых податей. Кроме того, как увеличится могущество силы королевства через присоединение такой обширной земли. Как легко будет тогда управляться с Москвою, как легко будет тогда отвечать ей, если у короля будет столько крепостей, – Голос ее лился бесстрастно и спокойно. Иван сидел бледный слушал молча, – Но главная причина заставляющая нас алкать Ливонию, состоит в том. Что если мы ее упустим, то эта славная гаванями, городами, крепостями, судоходными реками и плодородием земля останется у опасного соседа. Надо вести войну супротив Москвы с постоянством, всеми силами, или заключить честный и выгодный мир, но условия мира не могут называться ни честными, ни выгодными, если мы уступим Ливонию…

– Какой мир-то говоришь? Перечти! – хрипло попросил Иван.

– Честный и выгодный мир, – также бесстрастно перечла Малка.

– Так, ясно, чти дале, – Иван опять замолчал, только сгреб бороду в кулак.

– Но если мы должны непременно изгнать москвитян из Ливонии, то с какой стати нам не брать Ливонии себе, с какой стати отвергать награду за победу? Вместе с москвитянами должны быть изгнаны и шведы, которых также опасно тут держать. Но прежде надобно покончить с Москвою, – Малка замолчала.

– И кто кому пишет? – в бороду процедил Иван.

– Литовский гетман Радзивилл Рыжий королю своему Сигизмунду Августу.

– Сбирайте рать! – коротко кинул Иван, – И вот что еще, как там Цареградские кесари молчат все еще, вместе с попами своими?

– Есть весточка. Летит гонец, – ответила Малка.

– Хорошо. Что везет, не спрашиваю, знаю, что знаешь!

– Признал тебя Царьград царем! Признал! Пора и о женитьбе подумать, – вдруг резко закончила она.

– Сбирайте рать и готовьте невесту. Все – царь резко встал, – Гонцу навстречу стражу верхами. «Народ наш немногим народам уступает в роскоши относительно одежды и украшений, в обилии золота и серебра», – вслух повторил он строчки из письма, – В этом они все. Сребролюбцы!!! Для того и Империю порвали. Сволочи!!!

– Государь! Государь! Царь-батюшка! Гонец из Царьграда!! – в дверь стучали.

– Сейчас выйду! – Иван с удивлением посмотрел на Малку и вышел в залу, – Что принес?

– Грамоту от Константинопольского патриарха Иосифа, – с поклоном отвечал гонец.

– Возьмите, – государь кивнул боярину.

Ближний боярин взял из рук гонца грамоту протянул царю.

– Чти, у меня от народа тайн нет! – он уже безоговорочно верил в ведовство Малки.

Боярин сорвал сургучную печать, громко зачитал.