Пора по домам, ребята

— Нас тут держат, это верно. Ну, а кто же еще нынешней весной посеет здесь хлеб, посадит картошку? Если не мы, то никто за нас этого не сделает. А разве можно землю так бросить, чтобы она заросла сорняком, чтобы не дала урожая? Стране нужен хлеб, и что скажут те, кто придет на эту землю? Взять хотя бы ваши семьи из центральной Польши. А может, кто-то из вас решит здесь остаться? — Капитан Затора продолжил услышанный раньше солдатский разговор. — А немцы сюда уже никогда не вернутся. Вам, думаю, не надо напоминать о большой политике. Еще во время войны великие державы решили в Ялте, что исконные польские земли будут возвращены Польше, а немцев отсюда переселят на запад. Впрочем, как вы убедились, во время последнего наступления большинство из них сами удрали на запад. А те, которые остались, будут эвакуированы.

— Но ведь некоторые возвращаются?

— Отдельные случаи не в счет. Люди — есть люди. Ищут свои семьи. И мы должны это понимать. Что, впрочем, не меняет существа дела — эти земли навсегда вернулись в лоно матери-родины. И можете гордиться, что именно вы, вместе с союзнической Красной Армией, отвоевали их.

— Прав мой заместитель. А знаете, что бы я еще добавил, ну так, искренне и от всего сердца? — Таманский умолк, потому что в тот момент раздался цокот конских копыт. Это скакал на рысях по булыжной мостовой вместе со своим ординарцем командир первой роты поручик Цебуля. Он восседал на огромном буцефале, пригодном для чего угодно, только не для верховой езды. Такая же лошадь была под ординарцем. Разница между наездниками была, однако, огромная: ординарец умело держался в седле. Он ловко соскочил на левую сторону и взял коня своего командира под уздцы. Цебуля тяжело сполз с лошади и, широко расставляя ноги, направился с докладом к майору. Он хорошо знал, что солдаты втихую подсмеиваются над своим командиром. Поручик Цебуля, высокий мужчина с выпученными глазами, красным расплывшимся лицом, явно обозначившимся брюшком, вытянулся по стойке «смирно» и приложил к козырьку фуражки два широко растопыренных пальца.

— Товарищ майор, поручик Цебуля докла…

Таманский нетерпеливо козырнул и не дал ему закончить:

— Ладно, поручик, потом поговорим… — и продолжил начатую мысль: — Так вот что я хочу вам сказать. Это испокон веков польские земли. Таковы факты. Ведь не для того мы свою кровь проливали, стольких наших братьев здесь похоронили, чтобы могло быть иначе. Но эту землю, отвоеванную такой ценой, мы должны уважать. Должны обращаться с ней по-хозяйски, так-то вот! А я еду к вам сюда и что же вижу? Даже сказать стыдно! — Таманский от злости побледнел и повысил голос: — Проржавевшие плуги бросаете в поле. Сеялка валяется, бороны поломаны. Сколько среди вас здесь деревенских? А? Ведь большинство. И ты, Марковский, тоже, не так ли? Ну, так скажи мне, разве ты так на своем поле работал? И так же мелко пахал? И время бы так попусту тратил, когда каждый час дорог, ведь весна повернула на лето? Разве столько земли у тебя бы пустовало? Разве позволила бы тебе поступить так твоя крестьянская совесть? Нет, браток, на своем поле ты торчал бы с рассвета и до заката…

Солдаты соглашались с майором, стояли, опустив глаза. Поручик Цебуля, сообразив, куда клонит майор, то краснел, то бледнел…

Когда они спустя несколько часов уехали из Гурного и направились в Дембины, где находилась третья рота хорунжего Дереня, майор Таманский, уже несколько успокоившись, говорил своему заместителю:

— Ты только посмотри, Людвиг, как меняются люди. Ведь я сам назначил этого Цебулю командиром роты. И что же, может, он плохо проявил себя на фронте? Воевал хорошо, был смел, людей ценил, вроде голова была на плечах. А сейчас, что с ним произошло. Парады устраивает, солдат муштрует, кавалериста из себя строит. Когда он подъехал на этом коне, я думал, что лопну со смеху. Свил себе теплое гнездышко у какой-то Гретхен, пузо растет, морда краснеет. А о сельском хозяйстве не имеет ни малейшего представления.

— Думаю, что после сегодняшней взбучки он встанет на путь истинный.

— Сомневаюсь. Но я за ним присмотрю. Хотя надо отметить, что с мельницей он неплохо вышел из положения. Но это скорее заслуга его старшины.

— Зеленецкого?

— Сразу видно, что он настоящий хозяин.

В Таманском все больше проявлялось пристрастие к земле, прорезывался в нем директор совхоза. Точно так же, как его вывела из себя бессмысленная муштра поручика Цебули, тогда как люди от зари до зари должны были работать в поле, так его и порадовал хозяйский подход к делу, который он увидел на фольварке: ухоженные скотные дворы, выросшее поголовье скота. И что уж особенно порадовало Таманского, так это то, что в Гурном восстановили моторную мельницу. Это решало проблему не только снабжения батальона мукой, но также позволяло обеспечить ею местное население: и оставшееся немецкое, и прибывающее польское…