Пора жить

Вот его номер и нашла. Думаю, будет у моего малыша фамилия — Сталонне! Родиться девочка, назову Василисой, а если паренек, быть ему Сильвестром! Приехал мой итальянец, сделала я ему романтический вечер со свечами. В приятности провели мы ночь. А наутро он, опять в слезах, признается, что до сих пор любит, поэтому назвал свою доченьку, которой скоро будет годик, в мою честь! Вот такой анекдот получился. Отправила я его к доченьке и думаю, да, плохой ты рыбак, Катерина. Потом был еще один кандидат. Прямо оккупатор. Только неизвестно, меня он больше оккупировал или мою квартиру. Я ведь бедной никогда не была, как колледж окончила, так все время в торговле и работала товароведом. Вот этот охмуряло повадился ко мне, гвоздички мне все красные носил. Он меня охмуряет, а я на него уже без тошноты смотреть не могу. Как в том анекдоте: — Сара говорит Абраму: Ох, Абрам, что-то мне нехорошо, иди поцелуй, может, меня вырвет…

Короче, в последний раз, когда он пришел, сунула я ему в руки его гвоздички и отправила подальше. Больше никого не искала, уже сроки подходили. По магазинам ходила, пеленки-распашонки красивые покупала. Васенька мой в животе уже шевелиться начал, и у меня на сердце от этого тепло и празднично. Я сама в отца, беспокойная и крикливая, да еще в торговой системе поработаешь, а там каких только подлецов и мошенников не встретишь, совсем озвереть можно. А сейчас сама замечаю, где раньше горлом бы взяла, теперь порой промолчу, а то и пожалею человека.

И вы, бабы, если уж кого обидела словами, зла на меня не держите, это у меня больше по привычке, а не по злости, ведь мы с вами одинаково все счастья хотим.

На глазах Кати выступили слезы. Маленькая Арусяк, подошла к ней, обняла и поцеловала, пальчиком стерла слезинку.

— Зачем плачешь, ахчи! Сейчас мы тоже плакать начнем. Ты у нас красавица, и все у тебя хорошо будет! Ведь самое главное, что у тебя теперь есть твой маленький Васенька, правда ведь?

Катя с благодарным удивлением посмотрела на Арусяк, тоже обняла ее, обернулась к Сергеевой.

— Прости меня, Алевтина.

Сергеева поджала губы, поправила полы халата, потом махнула ладошкой.

— Да чего уж там! Я на тебя, Катерина, зла не держу. Все мы под Богом ходим. Я и сама немножко на тебя похожа. Только ты смеешься над другими, а я очень недоверчивая, все в себе таю. Я ведь до тридцати двух лет в девушках ходила, все себя блюла…

В палате засмеялись, Карповна отложила вязание, кряхтя, поднялась, сунула ноги в шлепки.

— Значит, следующая твоя история! Начало хорошее! — она хмыкнула. — Ты вспомни все подробности, а вечером расскажешь. Вставайте, девки, детей кормить несут. Все зашевелились. Вошла пожилая медсестра с двумя свертками. Катерина первой узнала и протянула руки к сыну. Палата наполнилась детским чмоканьем, материнским сюсюканьем и запахом молока.

Сергеева

За вечерним чаем Сергеева рассказывала историю своего замужества, и все смеялись до слез.

— До тридцати двух лет просидев в девушках, — тихо и обстоятельно говорила Алевтина. — Однажды попала я на свадьбу двоюродной сестры, венчавшейся в нашей районной церкви. Аккурат перед троицей. Утро было такое свежее, спокойное. Народу много. Я стояла в сторонке, любовалась золотым куполом, церковь после ремонта впервые видела. Вдруг слышу гомон за кустиками, подошла. А там собачка, видимо, кого-то из гостей, аккуратная такая, с богатым ошейником. Так вот эта собачонка, черненькая да вертлявая, на кого-то с рыканьем бросается. Я пригляделась — Господи Иисусе! А там батюшка церковный от какой-то старушки подношение принял, яйца свежие, да в обеих руках держал. А эта псина, что-то, видать, нашло на нее, а может, батюшка задел невзначай, прямо на него кидается, да так страшно зубы скалит, аки лев, прости меня, Господи. А у батюшки руки заняты, отмахнуться от нее не может, и хотел ногой ее пихнуть. Да нога в сутане запуталась, он не удержался и упал. А все яйца сверху на него попадали и поразбивались. Вот ведь конфуз какой. Батюшка весь перепачкался. А тут еще собачка, прямо язва настоящая, изловчилась, подскочила, лоскут сутаны оторвала и до тела батюшкиного добралась. Ах, ты, Господи, беда ведь какая! Я торопливо к батюшке подбежала. Подняла его, своей юбкой прикрыла и привела в домик при церкви. Там помогла ему почиститься и обмыться. И когда батюшка при мне раздевался, грешные мысли не посещали мою голову, видимо, сошла на меня Божья благодать.

Потом батюшка Никодим меня сердечно поблагодарил, благословил и спросил, чья я буду. Ответила, что дочка Петра Ивановича Корякина, кладовщика при складах Пищеторга. На это батюшка благосклонно улыбнулся, сказал: «Благословен отец, имея такую дочь», и пригласил меня на досуге откушать с ним и чаю попить. Я охотно согласилась. А позже, когда узнала, что отец Никодим вдовый, сама мечтала его женою стать. Через три месяца сделал мне предложение, на которое дала согласие.

Прожили мы с батюшкой три года, а детишек, нам Бог не дает. И молились мы с ним всем святым, и в Троицкий Посад я пешком ходила, а детей все не было.