Порча

Друзья все же вытащили меня. О дальнейшем походе даже не помышляли. Надо идти домой, а я боюсь подходить к воде. Сидели до темна. Какой-то мужик, проплывая на лодке мимо нас, по просьбе пацанов, перевез меня на берег. Мать, узнав, что я чуть не утонул, отлупила меня, горько причитая.

Господь, видно, сподобил меня жить дальше. Для чего?..

Вера выжила! И это было для меня величайшей наградой в жизни. Я представил, как расскажу обо всем Холодову. Он, конечно, поделится неожиданной новостью с Татьяной Гавриловной. Та удивленно выпучит глаза, скажет: «Надо же? Бывает и чудеса случаются…» Потом представил удивленные лица родственников и всех знакомых, которые заочно уже похоронили Веру. Видел себя на вершине славы и готовился предстать перед любопытными, которые будут толпами виться теперь вокруг меня. Забылся в радости.

Нарезая круги по залу, восторженно представлял тот час, когда Вера встанет, и мы пройдемся с ней по заснеженной улице. Она возьмет меня под руку. Я почувствую ее слабый локоть, и будет так приятно осознавать себя сильным и уверенным! Она благодарна мне, а меня распирает при этом чувство благодарности судьбе.

Под утро звездная болезнь сменилась усталостью. Я вернулся в спальню. Вера, безмятежно отдавшись во власть времени, спала. Я притулился рядом и уснул вполне счастливый…

Звездочеты, звезды зажигая,

Забывают факел погасить.

Пламенея, поздно понимаем,

Где лежит спасительная нить.

Глава 17 Погружение

Столбик спирта в уличном термометре заметно присел. Удивленное солнце пересчитывало сугробы. Официально расписавшись в календаре, на дворе полноправно хозяйничала молодая зима. Полуденный свет из окна любопытно разглядывал блеклые обои.

Я проснулся, почуяв неладное. Первым делом посмотрел на Веру. Бледная до неузнаваемости она лежала на спине, не шелохнувшись. Губы подернулись пепельной дымкой. Отбросив одеяло, я заскочил на изголовье и протянул руки. Ладони приняли встречный поток, по плечам прокатился глухой разряд. В голове что-то щелкнуло, и вал эмоций швырнул меня в иную реальность. Паника. «Сохрани от скорбей, от болезни…» Я суматошно тараторил катавасию, тянулся к вискам, к темени, зависал надо лбом, водил над щеками и подбородком. На лице спящей не отозвалась ни единая морщинка.

Вспомнился старый фильм, в котором среди жутких сплетений паутины в мрачном подземелье от потолка до пола свисали коконы. Жестокие создания стерегли – королеву-матку. Наступил час икс, и коконы стали проклевываться. Я ничего не сопоставлял. Мне просто стало страшно. В нашей теплой кровати банковала холодная мерзость.

Вот ведь только что она была живехонькая! Метастазов в голове нет, значит… В сознании пульсировали зловещие сцены: таинственные коконы поочередно трескались. Центральный кокон слегка встрепенулся…

Старуха-Смерть подобралась к календарю, послюнявила пальцы и небрежно перелистнула последний лист ноября. Затем достала из торбочки костяную зеленую одежду. Надела ее и, повернув голову, прислушалась.

Несколько часов кряду я фокусировал биополе ладоней. Вибрация встречных полей оставалась неизменной, их потоки – нерушимыми. Вдруг Вера запрокинула голову. На меня исподлобья смотрели налитые жгучим холодом глаза. Не ее глаза. Я хотел было оторваться, но необъяснимая сила парализовала волю. Нервно замотал головой, окликнул сына. Не слышит. С трудом растопырил ладони. Почувствовал, как подрагивают предплечья. Пальцы одеревенели. Наваждение пошатнуло разум, и я захохотал.

Давным-давно я рассказывал Вере курьезную историю с однокурсниками. Дело было в общежитии. В одной из комнат, разморенные жарой студенты играли в карты и пили пиво. Единственная, существовавшая в то время марка напитка, называлась по обозначению, просто «пиво». Оно продавалось на розлив в ближнем киоске и, хотя не газировалось, было очень пенным. Посуда у покупателей была своя: канистры, трехлитровые банки. Пену никогда не сливали. С помощью нехитрого метода торговли воздухом прибыль оседала в кармане продавца. Фигура состоятельного пивника в округе равнялась по значимости таинственному истукану для язычников. О нем заботились, оберегали.