Порча

Наступила третья ночь того злополучного декабря. В комнате было тепло и тихо. Свечка нахально дразнила ночной светильник, а где-то за окном мерзла одинокая береза. Все было так же, как вчера, только Вера была далеко. Обезболивающие уколы ей я уже не ставил. Она и не нуждалась, потому что ничего не чувствовала. И только глаза… Эти невероятно ясные глаза, когда открывались, они свидетельствовали о чем-то непостижимом. Опасаясь уснуть, мы с сыном поглядывали друг на друга.

В недрах головы, на стыке головного и спинного мозга, в исконной области человеческого организма, клещом присосался последний оплот сопротивления. Крохотное пятнышко комариком покусывало кончики моих пальцев. Все попытки поддеть его были напрасны. Там таилась алмазная твердыня. Эх, если бы Вера могла бороться! Но она покидала нас, оставляя в созерцание гнетущую пустоту.

Я снял с себя серебряный крестик с цепочкой и вложил его в пальцы правой Вериной руки.

– Верочка, – это крестик, держи его, это твое спасение. Держи, не отпускай. – Вера уцепилась за крестик. Сын, заметив обнадеживающий жест, тотчас отложил чтение и, взяв старинную деревянную иконку, положил матери на грудь. Левой рукой она медленно столкнула иконку с груди. Сын положил иконку обратно, наблюдая, что будет. Вера вновь столкнула иконку. Так повторялось несколько раз. Иконку сталкивала, а крестик держала. Странно.

– Верочка, это же иконка. Не надо ее скидывать, – я упрашивал ее, выковыривая из-под затылка ершистый шарик. Высохшая дощечка с затертыми образами непременно свергалась на простыню. Поняв, что упрашивать бесполезно, сын попросту стал удерживать Верину ладонь с иконкой на груди.

Старуха занесла свою костлявую ногу над порогом, но в нерешительности замерла. Прищурившись, она заметила кого-то. И, споткнувшись, чертыхнулась в тихой злобе. Ее извечная соперница – Жизнь, не желала покидать свои владения.

Сна не было. Каким-то непостижимым внутренним знанием Вера улавливала рядом присутствие родных ей людей. А в дверях – гнетущая темнота. Она легко и свободно вознеслась над всем этим и летит на огонь, и нет остановки… Тягучие трубки света заполоняют пространство. Черные пузыри наплывают друг на друга. Водоворот света и тьмы искажается раструбом, затем исчезает. Беспамятство.

Она почувствовал, как нижняя часть туловища слилась с пространством и растворилась. Вера находилась между мирами и ничем не руководила. Только почему-то знала, что нельзя разжимать пальцы правой руки. Там крестик. Он – спасение! И Вера держала серебряный крестик, судорожно сцепив пальцы. А в голове что-то время от времени подрагивало.

Старуха перешагнула за порог. Остановилась, насторожено прислушалась.

Крохотное пламя свечи по-прежнему состязалось в неравном забеге с домашним светильником. Воздух наполнился флюидами угара. Вера дышала, а наши слова, похоже, уже не воспринимала.

В очередной раз, когда сын вернулся с пустым ведром из туалета, он показал мне мой серебряный крестик. Я глянул на Верину руку и похолодел. Крестика там не было.

– Как он у тебя оказался?

– Мама уронила, – я посмотрел на Веру. На меня в ответ уставились ее завидно молодые глаза. Неосознанно я еще продолжал чего-то делать, не помню, как уснул. Уснул и сын.

Старухе потребовалась миллионная доля мгновения. Она аппетитно засучила усиками, подняла клешню и клацнула ею.

Просела крыша в сером доме.

Былинка в доме том жила.

Гуляет ветер по соломе,

Дуреет сорная трава…

Глава 18 Душа

Это случилось, как провал. Утром третьего дня календарной зимы, повинуясь непреложному закону, Душа вышла из тела. Хлебнув последнюю каплю воздуха, тело замерло и уже не могло задерживать ее. Невидимым дуновением она отделилась от плоти. Лишилась физических оков и… Потерялась.

Вскоре очнулась. Посмотрела на стену и увидела другую комнату в овальном блестящем окне. То было зеркало. Она, несмышленая, с размаху заглянула туда и очутилась… Нигде… Не было ни верха, ни низа. Невесомость. Сознание полного одиночества в окружающей бесконечности вызвало ледяной ужас…