Порченная кровь (ЛП)

Фон Пфальцен проигнорировал его и потянулся к гробу мечом. Райнер застонал. Все кончено. Погибли. Их порубят на мелкие кусочки. Фон Пфальцен потыкал одеяла. Райнер ожидал звона при соприкосновении с камнем, но кончик оружия словно погрузился в подушку. Райнер чуть не завопил. Он был рад, что натянул капюшон, а то пялился с разинутым ртом, как крестьянин в балагане. Он услышал, как Дариус всхлипнул от облегчения. Фон Пфальцен снова потыкал, потом кашлянул и отошел.

— Выпустите их, — махнул он начальнику стражи. — Им нельзя оставаться.

Капитан кивнул с облегчением и дал своим людям знак отойти и выпустить «жрецов». Райнер вел их вперед, словно в тумане. Он был озадачен. Что же произошло? Ранальд послал-таки чудо? Камень размягчился? Какой-то неизвестный волшебник заставил фон Пфальцена увидеть то, что хотелось Райнеру?

Ему не нравилось необъяснимое. И нежданное спасение не только обрадовало его, но и испугало.

Выйдя за пределы слышимости стражи, они вздохнули и выругались.

— Что это? — спросил Халс. — Нам было уж пора помирать.

— Чудо, — ответил Павел.

— Волшебство, — сказал Герт. — Твоя работа, колдун?

— Я не колдун, — ответил Дариус.

— Это была благодать Зигмара, — сказал Халс.

— Или Ранальда, — добавил Райнер.

— Остается надеяться, что грязь им не повредила, — пробормотал Дариус.

— Не повредила кому? — переспросил Гетцау.

Дитер промолчал. Райнер обернулся. Ворота были уже далеко. Впереди — переулок.

— Сворачиваем туда. И поставьте это.

Черные сердца свернули в переулок и со вздохом облегчения опустили тяжелый гроб.

— Даже не думайте, что буду делиться, — заявил Дитер. — Моя честная добыча.

Райнер открыл гроб и откинул одеяло, которое протыкал фон Пфальцен. Рядом с камнем были запрятаны скатанные в рулоны холсты. Он вытащил их.

— Эй, полегче! — резко произнес Дитер.

Райнер развернул рулоны и обнаружил, что это четыре полотна известных мастеров, вырезанные из рам, из тех, что хранились в сокровищнице. На каждом в одном и том же месте зияло по дыре.

— Вот! — с отвращением сказал Дитер. — Проклятый козел истыкал их и попортил. Они стоили целое состояние, а теперь не стоят ничего!

— Они спасли нам жизни, — сказал Дариус. — Не сказал бы, что это ничего не стоит.

Дитер фыркнул.

Райнер снова свернул картины и сунул их под одеяло.

— Отлично. Еще одни ворота — и мы свободны. Пошли.

Черные сердца без затруднений прошли через ворота Правительственного квартала и направились к канализации, а затем — в катакомбы. Это был медленный молчаливый путь. Медленный потому, что Райнер хотел дать Августу как можно больше времени, чтобы обратиться к властям. Молчаливый потому, что, за исключением кратких споров на тему «куда сворачивать», Райнеру не хотелось говорить, чтобы случайно не выдать их замысел.

Казалось, остальные чувствуют то же самое. Франка брела, словно во сне, тупо уставившись вперед. У Райнера сердце разрывалось на нее смотреть. Больше всего ему хотелось посвятить ее в заговор, но он не мог. Больше всего он боялся, что она сбежит, но она была в шоковом состоянии. Еще он боялся — особенно после того, как они несколько раз свернули не туда и вынуждены были возвращаться, — что Август тоже забудет дорогу и будет водить их спасителей по катакомбам кругами, а темный эльф за это время разрушит камень.

Наконец они пришли в большую сияющую пещеру с мостом через пропасть в одном конце и аркой циклопических пропорций — в другом. Мутанты — даже уродливее, чем прежде, — сбежались из своих лачуг, окружили их и понесли, как море несет бутылку, в комнату с клетками и каменным кругом.

Валарис ждал их. За прошедшие дни он обустроил свой дом. Красивые, хотя и разномастные столы и стулья, вазы и гобелены, все украденные его страшными рабами, размещались у одной стены. Он даже умудрился раздобыть великолепную кровать с балдахином.

Справа стоял роскошный дубовый трон; эльф с лукавой улыбкой на жестоких губах поднялся с него поприветствовать их, когда они поставили гроб.

— Друзья мои, — сказал он, — ваши приключения позабавили меня больше, чем целый год кровавых игрищ. И если бы успех вашего предприятия не значил для меня столь много и если бы меня так не злило, что Теклис выжил, я бы смеялся еще громче.

Он посмотрел на Райнера почти с нежностью.