Порядок вещей

Ветер дул в лицо, глаза слезились, мороз пробирал до костей, но я не спешил в тепло, надеясь запомнить каждую мелочь. И тут я заметил Вовку Михайлова (инженера-геолога, отправившегося утром на Катухту). Он догонял меня по лыжне. Мы с ним ввалились в балок в тот момент, когда закопченный котелок с картошкой был снят с огня и стукнулся днищем о стол. И кто-то сказал: «Легки на помине!» А я подумал, что день заканчивается стройно, как доказанная теоремы. Было очень вкусно. Особенно после утренней бурды. И почти не сластило, как ни странно. Потому что картошку чистили и бросали в кипяток, не размораживая.

Было около часа ночи, когда я вышел на мороз. Мотька спала, свернувшись калачиком на дровах. В темноте она напоминала кучку грязного снега. Удивился, заметив, какие у собаки длинные ресницы. «Надо же! Таких ресниц я не видел ни у одной девушки! Странно, почему я не заметил этого раньше?»

Вернувшись в тепло, сразу же забрался в спальник. Картежники за столом называли ставки и тихо матерились. Были бы только они, я бы уснул. Но по другую сторону от стола собрались настоящие вампиры! Не знаю, почему, но в этот день меня раздражали голоса Сергея, Нинки и Ольги.

– Один кот, – говорил Сергей, – он живет у того самого Жоры, который работает художником. У них всех котов, – а их было очень много! – называли по именам американских президентов. Все эти коты были черные, и нынешнего зовут Буш. Так вот, этот кот такой умный – наверное, умнее Буша-человека. Глядя на него, даже страшно становится. Например, он может часами лежать и смотреть телевизор. А еще! Мне рассказывала Наташка, жена Жоры… Вернее, не она сама, а через Пуляеву, ее подругу… Ну, ты, Нина, знаешь…

– Да-да! – с готовностью поддакнула Нинка.

– Так вот. Она рассказала, что когда она переодевается в ванной, этот самый Буш постоянно за ней подглядывает. Ей становится не по себе от этого странного, осмысленного взгляда. Она закрывает дверь, и Буш начинает мяукать и скрести когтями дверь. А когда откроешь, он успокаивается и снова подглядывает. Наташка говорит, что когда-нибудь прибьет его за это.

Все засмеялись, и я от бессилия стиснул зубы.

– А у меня кот, – сказал Искандер, – придурок. Ну, вы знаете: привяжешь к нитке тряпку, и любой кот за ней гоняется. Я подводил тряпку к шкафу. Кот бежал за ней. Я дергал за нитку, тряпка ударялась о дверцу шкафа. Следом за ней о дверцу шкафа бился головой кот. Я проделывал это снова и снова, раз двадцать наверно, и кот каждый раз налетал головой на шкаф. Как только лоб у него не треснул! Я потом его так и прозвал: Придурок.

– Действительно, придурок, – согласился Сергей и рассказал о коте по кличке Рыжка, и о целой плеяде «рыжек», которые были отнюдь не рыжего цвета.

Затем он же поведал миру биографию сиамского кота. Самым примечательным в ней был эпизод борьбы с тростью: «в два приема перегрыз толстенную бамбуковую трость», когда его этой тростью пытались выгнать из-под батареи парового отопления. И еще он рассказал о своем коте, которого звали, естественно, Сергей, и который был уникально прыгуч: «в немыслимом прыжке» вылетел через форточку на улицу, «рухнул» вниз с четвертого этажа, «долбанулся» головой об асфальт и через неделю «зачах».

А потом (о, изверги! о, кровопийцы!) они заговорили о крысах! Затем – о бабочках и всевозможных насекомых. Наконец переключились на змей, очень страшных и омерзительных. Вспомнили легенду экспедиции, Сидорыча. Этот изумительный человек, видите ли, ел всех, кто ползает, бегает и летает, причем в сыром виде. Особенно уважал гадюк, потому что в их мясе содержится, якобы, вещество, повышающее мужскую потенцию. К разговору подключились картежники. Некоторые из них на себе испробовали рецепты Сидорыча. Стали делиться впечатлениями. Гвалт поднялся такой, что я перестал различать отдельные слова и… уснул.

Проснулся часа через полтора. Все спали. Дрова тихонько потрескивали, догорая в печи.

Я вышел на мороз и увидел звезды, такие же крупные и яркие, как в январе. Но дул ветер, и над головой трещали деревья.

– Эй! – крикнул я. – Э-э-эй!..

И крик не прилип ко мне, как когда было тихо, а улетел в никуда, подхваченный ветром.

17. Сломанный меч

Горгий Лан не знал, что лицо Линно Нойси способно выражать страх.

– Гор… – кивнул он в сторону стола, на котором лежал Людогор.

Гор был смертельно бледен, но глаза смотрели спокойно, как всегда.

– Ее нельзя убивать, – произнес Людогор отчетливо, чтобы все могли его слышать. – Возьмешь себе. Можешь убить через год.

Женщина лежала на полу, как тюфяк. Скрещенные над затылком руки были связаны в локтях и притянуты веревкой к груди. Значит, нес ее Линно Нойси.