Порочестер или Контрвиртуал

— Он же красавчик у нас! — торжествовал Порочестер. — Когда она его увидит, да ещё на контрасте с таким уродом, как я — сразу влюбится!

— Однозначно! — вторила Лена, изображая пародийного Жириновского, и оба нервно хохотали. В этом их смехе было что-то садомазохистское.

Впрочем, и к моей мрачности примешивалось что-то сладостное: впервые они, пусть и на дурной манер, заботились обо мне, впервые я, а не Порочестер, был главным героем происходящего. Ну-ну, думал я, меланхолично прихлёбывая чай. Посмотрим, что вы собираетесь мне подсунуть. Если что-то и впрямь достойное — только нас тут и видели. И вправду, что ли — жениться и натянуть Елене нос…

Отправив анкету по назначению, мои друзья успокоились далеко не сразу: ещё добрых три дня они обращались со мной подчёркнуто бережно, глядели выразительно, со смыслом, каждое слово отдавало глубоким подтекстом, — я чувствовал себя королём и полным кретином одновременно. Наконец, посевные хлопоты вытеснили заботу о моей личной жизни на второй план — и я в кои-то веки смог вздохнуть свободно. Я был уверен, что вся эта история благополучно рассосётся где-то в сетевых дебрях — и мы никогда больше о ней не вспомним. Оказалось, зря. Не успела ещё хорошенько подрасти огуречная рассада, как программа «Давай Поженимся» вновь грубо напомнила о себе! Нашего друга Порочестера приглашали принять участие в съёмках.

* * *

Накануне «дня икс» Порочестер позвонил с работы и попросил, чтобы мы на него не обижались — ночевать он останется в Москве. Не то, что мы ему очень мешаем, просто ему надо хорошенько выспаться и привести себя в порядок. Он знает по опыту: съёмки — дело ответственное, не терпящее раздражения и суеты.

— Вы извинитесь за меня перед Леночкой, ладно, дружище?.. — разливался он. — Знаю, она уже отвыкла спать одна, но что поделаешь?.. Забота о друге — превыше всего!

Я успокоил его: никто не обижается, более того — я с ним полностью согласен. Понимаю: он должен выглядеть свежим и отдохнувшим, чтобы вырвать из лап хитрых свах самую лучшую невесту для друга! А Леночка одну ночь уж как-нибудь потерпит. (Да и я рад буду в кои-то веки отдохнуть, как белый человек, вместо того, чтобы тащиться за ним на раздолбанной колымаге через шестьдесят с лишним вонючих километров.)

— Только Вы завтра меня заберите, дружище! — испугался Порочестер моего ровного голоса. — Если что-то пойдёт не так, я на нервной почве сам не доеду!..

До крови впиваясь обгрызенными ногтями в мякоть ладоней, я поспешил заверить его, что никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах его не брошу. В сущности, я, несмотря ни на что, и в самом деле хорошо к нему относился — и желал ему только добра.

Но было так странно — вечер без него… В доме и кругом было очень тихо, казалось, вокруг разлилось неспешно текущее время. Странно, но впервые за эти месяцы я действительно почувствовал природу — увидел мягкий оранжевый закатный свет, услышал тишину и отдалённые вороньи крики, обонял запах талого снега и просыпающейся земли. Краски, звуки и запахи стали ярче, словно исчезла постоянная помеха, мешавшая воспринимать их. Лена тоже казалась необычно расслабленной и домашней, куда-то ушла её обычная нервозность. Может быть, потому, что на ней был старенький ситцевый халатик — синий в белый цветочек, — который она, видимо, стеснялась надевать при Порочестере. Она загадочно улыбалась сама себе, глаза медово щурились — такой улыбки я давно у неё не видел. Вдобавок она распустила волосы, что сделало её совсем похожей на девчонку.

Сейчас мне уже и не вспомнить, о чём мы с ней говорили за ужином, оставшись вдвоём, — вроде о чём-то несущественном. А, вот: Лена жаловалась на дневного клиента — «очень уж толстый попался, всё руки от него болят. Никаких мышц, один жир. Пока промнёшь такого, сама искалечишься».

Я сочувственно кивал, но думал совсем о другом. На языке у меня вертелся вопрос, который мучил меня всё это время: «Лена, ты в самом деле хочешь сосватать меня чужой бабе?..» Но я его так и не задал. Не хотел портить вечер, какой — я знал — может и не повториться. Жаль было нарушать чувство давно забытого блаженства от того, что наконец-то можно просто уютно помолчать, а не выпрыгивать из штанов в поисках злободневных тем, как при… эээ… главе семейства.

Видимо, Лена тоже это чувствовала и не тормошила меня особенно. Забавно: о Порочестере и предстоящих ему съёмках мы весь вечер не вспоминали — будто бы ничего подобного и в природе-то не существует. Но, когда уже всё было съедено и выпито, посуда вымыта и я засобирался в свой фургончик, она, провожая меня к двери, не выдержала:

— Господи, хоть бы всё прошло хорошо! Хоть бы его там не прокатили…

— Что, я так уже надоел? — всё-таки сорвался я. Лена посмотрела на меня непонимающе:

— В смысле?..

— Ну, ты же сама говоришь…

Несколько секунд мы тупо стояли лицом к лицу и смотрели друг на друга оловянными глазами, пока, наконец, её олово — это было чудо — не начало медленно превращаться в жидкое серебро:

— Ты не понял… Я имею в виду, не обидела бы его «невеста»… Или ведущие…