Порочная невинность

– Чего-о-о? Мам, Толику своему указывай! А я тут такая же хозяйка, как и ты!

– Да какая ты хозяйка, ты, вон, даже покрывало на своё кресло нормально постелить не можешь! Тебя ж пока не заставишь – ты и не соизволишь!

Я демонстративно перешагнула через вынутый из стола письменный ящик и заправила кресло – расправила каждую складочку на покрывале, навела кантик и стряхнула невидимые пылинки.

– Довольна? А теперь давай серьёзно, как взрослые! Я, может, тоже не в восторге от того, что приходится слушать как вы с Толиком трахаетесь, но знаешь, терплю же как-то, да?

Мать вспыхнула и, скрывая неловкость, отвернулась, завозилась у входной двери, бестолково перевешивая с место на место куртки.

– Мне нужно время, мам. Я не собираюсь здесь долго задерживаться, но и просто с бухты-барахты мне уйти некуда. Я пыталась, уж поверь! Месяц, два, ну три. А может и меньше – как получится… Просто давай договоримся, что в течение этого времени ты не будешь выносить мне мозг? И тогда я не буду выносить его вам. Но мам, – с трудом сдерживая смех, я закусила губу, продышалась. – Очень прошу… трахайтесь в моё отсутствие, ладно? Ну правда, ну это же элементарно…

– Ты… Ты совсем рехнулась? Матери такие вещи говоришь! Позорница!

Она символически плюнула в мою сторону и бросилась вон из комнаты. Но едва скрылась за порогом, как снова заявилась – правда спиной вперёд. Растеряно обернулась:

– Люд… Тут к тебе…

– Кто ещё?

Она открыла дверь чуть шире и, зачем-то запахнув и без того застёгнутый на груди халат, попятилась.

На пороге стоял медведь. Нет, ну то есть это, конечно, был человек, но единственное слово, которое возникало при взгляде на него – медведь. Среднего роста, настолько плечистый, что казался квадратным, да ещё и одет в громоздкий свитер домашней вязки. Широкое лицо, мощная шея, лоб, небрежно прикрытый лохматой, давно нестриженной шевелюрой тёмного русого цвета, изрезан горизонтальными бороздами морщин. Брови в кучу и пристальный взгляд из-под тяжёлых верхних век…

И я без лишних слов пошла к нему. Просто не могла не пойти – на уровне интуиции.

– Лю-ю-юд… – испуганно шепнула мне в спину мать, и попыталась ухватить за халат, но я только сбросила её руку.

Встала на пороге, смотрю в льдистые цепкие глаза и жду. Чего – сама не знаю… А он, шевельнув заросшим щетиной подбородком, качнулся на носках и, ни слова не говоря, коротко мотнул головой – мол, пошли.

И я пошла. Почему-то знала, что надо идти. Почему-то даже мысли не возникло заупрямиться. Тело медленно сковывал необъяснимый страх, и Медведь словно тянул меня на нём, как на аркане.

– Лю-ю-юд? – тоненько пискнула в спину мать, и я, кажется, даже нашла в себе силы улыбнуться:

– Всё нормально, ма…

В открывшуюся под тяжёлыми медвежьими лапами дверь подъезда ворвался безумный февральский ветер, киданул снега, рванул, разметал мои волосы. Отрезвил.

– Постойте! Я же…

Он обернулся.

– …Я же в тапках… – Я глянула на свои голые ноги, на разлетающиеся полы халатика, потом снова в льдистые глаза Медведя, и, зачем-то прижав к груди сжатые кулачки, шепнула: – Что с ним?

Незнакомец мог бы удивиться, рассмеяться, разозлиться, и даже понять вдруг, что ошибся адресом… Но он только дёрнул щекой и словно бы разочарованно мотнул головой:

– Подстрелили.

Глава 39

Кажется, громила кричал мне вслед что-то вроде «сходи, оденься»… Не помню точно. Не помню даже как добежала до машины, что стояла в конце дома, как скользнула в раскрывшуюся мне навстречу заднюю дверь. Чего я ожидала – что Денис будет внутри? Не знаю. Не помню.

Медведь грузно рухнул в противоположную дверь, и мы сразу же тронулись. В салоне было сильно натоплено, накурено и довольно тесно. На переднем пассажирском сидел мужик, и я видела только его бритый затылок и широкие плечи. Рядом со мной этот огромный Медведь, а между нами – спортивная сумка. За рулём – тип с чёлочкой, как у Кашпировского и мордой кирпичом, но сам довольно молодой, лет двадцать пять от силы. Тонированный полумрак, молчание, запоздалое чувство опасности… И до меня вдруг дошло, что мало того, что я сама прыгнула в тачку к неизвестным типам, так ещё и тачка-то эта – как бы не чёрная мазда Коли Рыжего! Засуетилась, дёрнула дверную ручку – но куда там!

Мужик, сидящий передо мной, неловко развернулся, пытаясь разглядеть моё лицо, и я увидела, как его затылок собрался плотной складкой, и глянцево блеснула лысина.

– Ну ничего так, на практикантку потянет… – Криво улыбнулся, изображая приветливость: – Здрас-с-сте, барышня! – и, развернувшись обратно, с кряхтением помял широкой лапищей шею. – Но пиздюлей мы за неё отхватим, тут уж без вариантов.

Медведь только хмыкнул.

– А чего она в тапках-то? – мельком окинув меня взглядом, удивился водитель. – Околеет, пока дойдёт, нюни распустит, всю контору спалит. Да к тому же они домашние. В таких разве можно?

– А ты ей свои педали одолжи! – хохотнул бритоголовый. – Или вообще, на ручках донеси, умник, бля.