Порочная невинность

– Не берут… – медсестра снова окинула меня взглядом. – Ты хоть банок мне оставь. Штук пять. А Киселёвой скажи, что рабство отменили ещё в восемнадцатом веке. И сама тоже дурочкой не будь, тебя туда-сюда гоняют лишь бы занять чем-нибудь. Вот увидишь, припрёшь туда, а тебя обратно пошлют. Сразу давай понять, что с тобой так нельзя, а то так и будешь на побегушках. – Глянула на меня ещё раз и, подхватив стойку, скрылась в палате.

Я кинулась дальше по коридору. Пятая, седьмая, девятая… Руки непроизвольно сжались, прижимая ящик к груди – впереди у закрытой одиннадцатой палаты стоял стул, на нём сидел чернявый молодчик с «античным профилем» Он окинул меня скучающим взглядом, задержал его на голых ляжках.

Я как можно более хозяйски окинула его ответным взглядом, поймала лёгкую улыбку. А и правда, что-то в нём есть… Решительно протянула руку, чтобы открыть палату.

– Туда нельзя, – он резво поднялся со стула.

У меня даже руки задрожали от страха и волнения.

– С чего это ещё?

– По договорённости с завотделением, – разглядывая меня, ответил Никита. – Пациент на особом режиме.

– А, тогда понятно… Вообще-то мы мочу лично собираем только в крайних случаях, когда пациент лежачий, например, а тут говорят – иди срочно! – Я скорчила жалостливую мину: – Может, ты соберёшь, а? А я тут подожду.

– У каждого своя работа. Ты делай, что надо, а я понаблюдаю. Даже интересно, справишься ли. Пациент-то не то чтобы послушный… – Он многозначительно улыбнулся.

Я фыркнула:

– Очень интересно, ага. Я на той неделе у одного собирала… – понизила голос, склонилась к Никите, так, чтобы касаться дыханием его уха, – так у него, не вслух будет сказано, такой стояк случился, как только в руку взяла, что всю постель обмочил, а в баночку так, три капли…

Никита рассмеялся, и я почувствовала, как из него попёрли феромоны. Взгляд заблестел, стал клейким, оценивающим. Как смогла, ответила тем же. Для верности стрельнула глазками по проходящему мимо мужчине в зелёной медицинской форме.

– Вообще-то не смешно. Если и этот твой «на особом положении» так среагирует… А анализ срочный.

– Так он вообще-то не лежачий, просто под капельницей сейчас. Подожди немного, я занесу тару – сам всё сделает.

– Ох, ты простой какой! Это же на скрытый гемоглобин! – «Что блин? Что я несу?» – Там строго по времени. Это же Семёнов, правильно?

– Ну…

– Гну! В карте написано кровопотеря. Как раз через шестнадцать – семнадцать часов надпочечники в ответ на активное обновление крови начинают выделять гормон стресса и нужно контролировать уровень скрытого гемоглобина, иначе можно пропустить анафилактический шок и даже летальный исход. Понимаешь?

Термины и какая-то псевдонаучная фигня лилась из меня свободным потоком, а Никита только часто моргал, и в глазах его виделось усилие – он переваривал мои слова туго, но, кажется, всё-таки переваривал…

– А анафилактический шок разве от этого бывает?

Зашибись…

– И от этого, и не от этого, и ещё много от чего. Слушай, я вообще-то до семи утра каждый час буду приходить, и что, ты каждый раз будешь строить мне глазки? Отвлекает, знаешь ли, от служебных обязанностей… и тебя, и меня… – Призывно улыбнулась.

Он вздёрнул бровь и приосанился.

– Не-не, на работе нельзя, – поспешила я охладить его пыл. – Не мечтай даже.

– А после?

– Ну-у-у… – я потупила взор и кокетливо заломалсь: – Даже не знаю, возможно… подумаю… Но если я через десять минут не вернусь в лабораторию – меня просто убьют, и тогда уже, как ты понимаешь, никаких «после».

– Ладно, – он взялся за дверную ручку, – я тоже здесь до утра. Буду ждать.

– И скучать, надеюсь? – я многообещающе улыбнулась и он, наконец, толкнул дверь внутрь.

Денис лежал под капельницей на послеоперационной кровати с приподнятым изголовьем. На открывающуюся дверь среагировал мгновенно – скованно повернул голову, настороженно сощурился. Увидел медика с ящиком, увидел своего гаврика, и тут же потеряв интерес, уставился в потолок.

– Игнат Николаевич, – позвала я, с отчаянием понимая, что Никита застрял в дверях и уходить не собирается. Поставила контейнер на стул. – Мне нужно взять у вас мочу на анализ. Вы не переживайте на счёт капельницы – я сама всё соберу. Вы, главное, расслабьтесь, и постарайтесь помочиться…

Всё-таки хорошо, что я связалась с этими дурацкими баночками! Если Никита и заметил высшую степень охренения на лице шефа, то, скорее всего, списал его на драматизм ситуации – какая-то пигалица? У Бати? Мочу?! Но Денис почти мгновенно взял себя в руки. Недовольно скривился, глянул на охранника:

– Дверь закрой.

Никита вошёл в палату и прикрыл дверь. Я оглянулась на него, липко улыбнулась и тут же повернулась к Денису. Скорчила страшную рожу. Он снова глянул на охранника.

– Никит, ну чё ты как… с той стороны закрой!

– Но Ден… Игнат Николаевич… – начал было тот, но не выдержал взгляда, сдался.

Вышел. И я наконец позволила себе охренеть не меньше, чем Денис перед этим.

– Что… – все слова растерялись. – Что…