Порочная невинность

В этот момент откуда-то справа, кажется оттуда, где был небольшой пустырь между корпусами, один за другим послышались четыре или пять громких, плотных, таких, хлопка. Метнулось эхо. Неподалёку истошно залаяли собаки. Костик замер прислушиваясь, словно и сам был легавой в стойке… Ещё два хлопка. Он сорвался с места и помчал на звуки, одновременно запустив руку за спину. И как мне не нравился этот жест! Как мне вообще не нравилось всё это! Стрелялки, догонялки, убегалки… Тем более, что это точно было связано с Денисом.

Но что я могла сделать? Только то, что он велел – бежать к машине Медведя. Я и побежала. Ну, в смысле, поковыляла в своих ворованных белых тапочках.

Машины не было. Чуть поодаль, на остановке толпились люди, а здесь, в условленном месте, никого. Смертельно холодно! Бежать куда-нибудь в другой корпус, отсиживаться? Или… Или не знаю, что ещё! Где они будут меня искать? И будет ли кому искать?

Я беззвучно, сдавленно ревела, не понимая, как быть. Вместо крови по венам бежал сумасшедший страх. Выжигал, мешал думать трезво, заставляя вопреки ломоте в костях и тряскому, прерывистому дыханию, всё стоять и стоять на месте, словно было чего ждать.

Мелькнула белая машина с шашечками на дверях. Я на всякий случай опасливо скрылась в тени трансформаторной будки, но видно поздно – меня заметили. Тачка тормознула неподалёку, и из неё, поразительно прытко для своих габаритов, выпрыгнул Медведь.

– Давай, давай сюда!

Чуть не силой затащил меня на заднее сиденье. Сам рухнул рядом.

– Командир, давай печку на всю! И гони к центру, на Невскую! – И тут же ко мне: – Держи, Саня тебе оставил.

Я натянула кожанку, едва шевеля пальцами, застегнулась.

– Ноги давай сюда!

– В с-смыс-сле…

– Разговорчики в строю… – буркнул он и сам схватил их. Одну сунул себе под мышку, прямо под футболку, и принялся растирать вторую.

В другое время я бы обязательно смутилась и всё такое, но сейчас мне было пофиг. И холодно.

– Ничего, Милаха, щас мы тебя… будешь как новенькая… – бормотал Медведь, отогревая дыханием пальцы, – ты главное потрепи.

– Ох, ты ж, ни хрена себе! Не повезло… – охнул таксист и немного сбавил скорость.

Медведь метнулся между сиденьями – чуть не головой в лобовое стекло. Выругался. Я тоже подскочила. В кювете горела машина. Всё что я успела рассмотреть – она лежала на крыше и, кажется, была чёрная…

– Это… – я обалдело глянула на Медведя, но он только хлопнул водителя по плечу:

– Гони командир!

– Это Денис? – вскинулась я, вцепилась в его футболку. – Где он? Почему ты не с ним? Ты сказал… Ты… Он же…

Трепала, пихала, но так и не добилась от молчаливой глыбы ответа. Тогда просто уткнулась лицом в свои колени и зарыдала от бессилия и тревоги. А Медведь вдруг сгрёб меня в охапку, спиной к себе, зажал, так что не шелохнёшься, и шепнул в ухо:

– Никогда не хорони раньше срока.

– Почему ты не остановился? Может… может помощь нужна… – почти беззвучно ревела я.

– У них тут целый больничный комплекс в помощь, а тебе светиться нельзя, – спокойно ответил он. Помолчал. – Всё будет путём. Вертай лучше ноги сюда, погрею.

– Да пошёл ты…

– Ну и зря. Гангрена может начаться.

В итоге, всю дорогу до центра он растирал, согревал дыханием и поочерёдно совал себе под мышки мои ноги. Я ревела и материлась, а Медведь только бурчал: «Ну вот, хорошо, гангрены не будет» И не понятно – шутил или серьёзно…

Глава 42

Мне было настолько не до себя, что я даже не спросила, куда мы едем. Глубоко насрать, как-то так. Хоть обратно в больницу, хоть прямиком в ад, только чтобы там сказали, что с Денисом всё нормально. В ушах стояли хлопки – снова и снова. Снова и снова. Сухие, плотные. И, как бы это… БЕЗРАЗЛИЧНЫЕ. Им похрену кого. И всё-таки каждый, как будто прямой наводкой в меня. «Пах! Пах!» Осязаемо до вздрагивания. Даже больно. Ладони горели, казалось, в них вплавился воронёный ствол – шероховатая смерть с запахом машинного масла – и не избавиться теперь… Мучительно и до тошноты, до одури страшно.

Я даже не заметила, как мы остановились, как Медведь обошёл машину и открыл дверь с моей стороны. Но когда он попытался взять меня на руки, чтобы вытащить – взорвалась. Истерила, орала, брыкалась. Он заволок меня на третий этаж, жёстко удерживая на плече одной рукой, другой открыл массивную железную дверь. Грохнул, закрывая её изнутри, засовом, и наконец сгрузил меня на диван. Я тут же забралась на него с ногами, сжалась в комок у стены и, крупно дрожа, уставилась перед собой. Уже не орала. Но и прийти в себя не могла.

Медведь вышел из комнаты, а когда вернулся, я уже просто сидела на краю дивана и, подсунув руки под бёдра, тупо качалась вперёд-назад, думая всё о том же. Он встал передо мной, поразглядывал.