Порочная невинность

…Мы сидели на корточках за углом школы и я бутылочным осколком спарывала всё, что осталось от воротничка, ведь дураку же понятно – нет воротика, нет проблемы… Потом прибежала псина – улыбающийся барбос, хвост дружелюбным колечком… Ленка заверещала. Я отгоняла пса портфелем, искренне не понимая, почему бы с ним просто не задружиться, мало ли таких Шариков и Бобиков бегает по округе? И что, всех гнать?

…Нашли издыхающего, засиженного мухами птенца. Ленка сначала долго носила его в ладошках, пытаясь найти ему маму, а потом, когда он всё-таки сдох, ревела от горя, и настаивала на том, что его обязательно надо похоронить… Собирали красивые стёклышки, выкладывали узоры на махонькой могилке…

Могилке. Могилке…

Память словно споткнулась обо что-то жёсткое, тут же посыпались обрывочные, тревожные образы: какие-то машины, какие-то врачи… Здоровенные мужики. Лысина. Голова огромного лося на стене. Хлопки: «Пах! Пах!» Танк… Танк?!

…Откуда-то извне снова ворвался звук, потащил меня на поверхность реальности, но я лишь отмахнулась, ныряя в видения ещё глубже…

…Людское море колышется, плещет тревогой: «Путч! Путч!»… Расплывчатые лица на экране телевизора и имена, среди которых почему-то слышится одно – Дмитрий Комарь*. Я не знаю, что и как, но почему-то понимаю, что он погиб. Путч. Танк. Афган. Стоп, почему Афган?! Не знаю. Могилка, танк, Афган… Медведь. Бес. Бес? Денис!

Удушливая волна паники, мозг плавится, пытаясь продраться сквозь обрывки образов и мыслей, связать воедино хоть что-нибудь… Денис. Денис. Что – Денис? И… и кто это вообще? Дмитрий Комарь… Или Кама́р?.. Ломливая поза Ленки – взрослой уже Ленки – и кольцо с огромным рубином… Денис… Кама́р… Кто это? Но перед измученным сознанием словно стоит бетонная стена – и за неё никак не пробраться.

…Зато перед ней – распахнутые окна класса, лето. Непривычная для школы тишина, запах краски. Я пытаюсь ухватиться плоскогубцами за потемневшую уже шляпку, но они соскальзывают. Мешковину, изображающую стену блиндажа, давным-давно содрали, пионерскую комнату превратили в лабораторию для химии и физики, но вокруг шляпки забытого гвоздя всё ещё торчат обрывки нитей. Пытаюсь ещё и ещё… А этот, новенький из десятого, как его там… – смеётся: «Давай, может, я?» Да фигушки! Пробую снова и снова, пока он не зажимает меня в наглую и не отбирает плоскогубцы. Я верещу… но так, для вида. Потому что неправильно это, когда всего пару месяцев назад как перешёл в новую школу, а перед тобой уже девчонки штабелями падают. Они – пусть падают, а я – фигу! Неправильно это… Но всё равно лестно, что вызвался помогать именно мне, а не в столовке, например, хотя там, говорят, пирожками подкармливают… Сдираю старую краску со стены, а сама смотрю на пацана украдкой – ну, так себе, ничего особенного. Хотя… Высокий, крепкий. Говорят, спортсмен. Он тоже воровато косится на меня, и взгляды наши встречаются…

Я открыла глаза. В комнате стаял полумрак, но было понятно, что за плотными шторами давно уже рассвело. За стеной что-то монотонно постукивало. Я осторожно села. Постель разворочена, подушка влажная, и сама я тоже. Но ни жара, ни озноба. И даже голова, в общем-то, лёгкая.

Но ненадолго. Бетонная стена, мешавшая сонному подсознанию, вдруг рухнула, и я тут же согнулась пополам, уткнулась лицом в ладони лежащие на коленях. Да бли-и-ин, Господи, ну почему это не дурной сон? Как же это вынести-то? Казалось, стоит мне разогнуться, и в груди лопнет какая-то до предела натянутая струна, поэтому я, так же скукожившись, просто завалилась на бок. Подушка была холодная и влажно-липкая. Я сбросила её на пол, собрала одеяло комом, обняла, чувствуя, что вот-вот разревусь.

За стеной что-то грохотнуло. «Блядь!» – твёрдо ругнулся мужской голос. Я подскочила и только теперь заметила, что дверь в мою комнату закрыта.

Лихорадочно собрала, продрала пальцами волосы, кое-как заплелась. Протёрла глаза, размяла немного лицо…

В коридоре едва уловимо пахло едой. Лук, чеснок, сырая картошка… что—то такое. Дверь в кухню тоже оказалась закрытой, и постукивание, которое я услышала как только проснулась, доносилось именно оттуда. Дыхание перехватило – Медведь или?.. Боялась заканчивать мысль, словно этим можно было сглазить и всё испортить. Сердце бешено колотилось, отказываясь и верить, и не верить одновременно…

Глава 43

Медведь резал лук. Широкий слегка изогнутый нож с желобком для стока крови и зазубринами для дробления костей на стальной «спинке» мелькал над доской так шустро, что становился почти невидимым. Я молча плюхнулась на табурет у стола и ткнулась лицом в ладонь. Жёсткое разочарование. Просто финиш, какое! До слёз. Причём обычных, не луковых.

Тупо сидела и шмыгала носом, не понимая, чего хочу больше – спросить что-то по существу, или сходу надерзить, отыграться. И вдруг поняла, что Медведь не отреагировал на меня. Никак. Вообще. Как будто я и не пришла.

Обиженно вскинула голову.

– Вообще-то здрас-с-сти!

Он приостановил безумное мельтешение ножа, поднял на меня льдистый взгляд:

– Ну вообще-то да. Молодец, что вспомнила.