Порочная страсть

– Мама, даже вам я не могу рассказать обо всем, что случилось в отделении «Икс». И вовсе не потому, что пытаюсь загнать болезнь внутрь, нет. Просто для того, чтобы понять, нужно знать тот мир. У меня нет сил на пространные объяснения, и кроме того, это слишком мучительно. Однако одно сказать вам я могу: не знаю почему, но я чувствую, что не покончила с бараком «Икс». Мне предстоит продолжить начатое дело. И если я стану сестрой в лечебнице для душевнобольных, то буду лучше подготовлена к тому, что еще произойдет.

– А что такого может произойти?

– Не знаю. У меня есть кое-какие мысли, но мне нечем их подтвердить.

Фейт потушила сигарету, встала и нежно поцеловала дочь.

– Доброй ночи тебе, дорогая. Как чудесно, что ты наконец дома! Мы очень переживали, когда не знали, где ты, насколько далеко от линии фронта. После таких тревог и волнений лечебница для душевнобольных – сущие пустяки.

Из спальни дочери Фейт перешла к себе в комнату и безжалостно включила лампу у кровати, хотя яркий свет ударил спящему мужу в лицо. Тот поморщился, что-то пробормотал сквозь сон и повернулся на другой бок. Не выключая лампу, Фейт забралась в постель, тяжело привалилась к мужу, потрясла за плечо, а когда это не помогло – похлопала по щеке, пригрозив:

– Чарли, если ты сейчас же не проснешься, то не проснешься никогда!

Лангтри открыл глаза, сел на кровати и, зевая, потеребил редкие волоски на почти голой макушке.

– Что стряслось?

Он слишком хорошо знал жену: Фейт не стала бы его будить среди ночи забавы ради.

– Дело в Онор. – Лицо Фейт страдальчески сморщилось. – Ох, Чарли, я только сейчас это поняла, когда мы разговаривали у нее в спальне!

– Что поняла? – проснувшись окончательно, вопросил Чарли.

Фейт не смогла объяснить: сломленная горем и страхом, горько, безутешно разрыдалась.

– Наша дочь ушла и никогда уже не вернется, – едва справившись с собой, прошептала жена.

Чарли оцепенел.

– Ушла? Куда?

– Не буквально, нет: она у себя в спальне. Прости, если испугала. Я имею в виду ее душу, не тело. Что-то внутри ее гонит нашу девочку прочь. Боже, Чарли, мы с тобой просто младенцы по сравнению с ней! Это даже хуже, чем если бы наша дочь ушла в монастырь: там хотя бы ей ничто не грозило, мир не причинил бы ей зла. А нашу Онор этот мир растоптал, душа ее исполосована шрамами. И все же, вопреки всему, она сильнее этого мира. Я сама не знаю, что говорю, все не так. Ты должен сам ее увидеть и выслушать, чтобы понять, что я хотела сказать. Я начала курить и пить виски, а Онор, похоже, взвалила на себя все тяготы мира, и это невыносимо: невыносимо видеть, что твои дети так страдают.

– Это все война, – сказал Чарли Лангтри. – Зря мы ее отпустили.

– Она ведь не спрашивала у нас разрешения, Чарли. Да и зачем? Ей было двадцать пять лет, когда она ушла на фронт. Онор взрослая женщина, думала я тогда, она выдержит. Да, это все война.

Глава 2

И вот медсестра Лангтри сняла платок, надела шапочку и превратилась в санитарку при мориссетской лечебнице для душевнобольных. Огромная, похожая на лабиринт больница с бесчисленными строениями, беспорядочно разбросанными на обширном пространстве, располагалась в одном из прекраснейших уголков земли. По одну ее сторону тянулись соленые озера, позади высились дикие горы, сплошь поросшие лесом, невдалеке лежали тихие равнины и пляжи.

Поначалу Онор Лангтри оказалась в несколько неловком положении: в Мориссете никто не мог понять, почему опытная медсестра с блестящим дипломом и безупречным послужным списком отказалась от благополучной карьеры и сделалась санитаркой-стажеркой в лечебнице для умалишенных. Многие из ее сослуживец были не моложе самой Онор, а некоторые даже, как и она, пришли из вооруженных сил: уход за душевнобольными не особо привлекал юных девушек, – однако необычное положение новой санитарки отделяло ее от остальных. Все знали, что старшая сестра позволила ей сдать экзамен на старшую по отделению через два года вместо трех положенных, и заметили также, что та не только уважает, но и высоко ценит новенькую. Ходили разговоры, будто на фронте она самоотверженно ухаживала за ранеными, за что ее наградили орденом Британской империи, но слухи эти так и остались слухами, поскольку санитарка Лангтри никогда не упоминала о тех временах.