Порочная страсть

Люс так долго сдерживался, стремясь доставить ей наслаждение! Полная нежной благодарности, она ожидала, что теперь он наконец даст себе волю, позаботится о собственном удовольствии, но нет: его бедра продолжали двигаться, неумолимо, размеренно, механично, точно маятник, и казалось, это будет длиться вечно. Вскоре от приятной истомы не осталось и следа, она больше не чувствовала ничего, кроме изнеможения и опустошенности. Безвольно обмякнув, она терпела, сколько хватало сил, пока наконец не выдержала:

– Ради бога, Люс, довольно! Хватит!

Он сейчас же отстранился, все еще возбужденный, так и не достигший кульминации. Это ее совершенно сразило. Впервые в жизни близость с мужчиной не принесла ей ни радости, ни упоительного ощущения победы. Бессмысленно было шептать ему старые как мир слова: «Тебе хорошо?» Она отлично понимала, что все плохо.

Но переживать из-за чьих-то поступков было не в ее характере: если Люс остался неудовлетворенным, это его проблема, не ее. Минуту-другую она лежала, надеясь, что Люс ее поцелует, обнимет, но тот даже не притронулся к ней. За все время этого безумия, с того мига, как он подхватил ее на руки в океане, и до самого конца, он не поцеловал ее ни разу, словно боялся испортить себе удовольствие, коснувшись губами ее губ. Удовольствие? А испытал ли он хоть какое-то удовольствие? Ну конечно, иначе и быть не могло! Он же был твердым как камень.

Она перевернулась на бок, приподнялась на локте и пошарила рукой по песку в поисках сигарет. Как только она нашла пачку, Люс сейчас же протянул руку, взял у нее сигарету и прикурил от зажженной ею спички. Огонек высветил его лицо, лишенное всякого выражения, скрытые длинными опущенными ресницами глаза. Он глубоко затянулся и выдохнул дым, погасив спичку.

«Что ж, теперь эта тупая овца долго будет счастлива, – подумал Люс и с сигаретой в зубах откинулся на песок, заложив руки за голову. – Надо дрючить их, пока не завизжат, не запросят пощады, и тогда у них уже не будет права жаловаться или придираться». Его не заботило, сколько времени это займет: он мог бы продержаться всю ночь, если б понадобилось. Люс презирал совокупление, презирал женщин, презирал себя самого. В любовном акте он видел лишь инструмент для достижения своих целей, такой же, как орудие у него между ног. Давным-давно он поклялся себе, что не позволит двум этим инструментам превратить его в безвольную куклу. Нет, он сам будет кукловодом. Это он хозяин, а орудия ему служат. Люсу не удавалось подчинить своей воле лишь женщин вроде Лангтри, которые не испытывали интереса ни к хозяину, ни к его арсеналу. Боже, он отдал бы все на свете, лишь бы увидеть, как Лангтри ползает перед ним на коленях и умоляет снизойти до нее…

Люс взглянул на часы: уже больше половины десятого. Пора возвращаться, чтобы у Лангтри не было повода подать на него рапорт полковнику Чинстрепу. Нет, такого удовольствия он ей не доставит. Люс протянул руку и шлепнул лежавшую рядом девушку пониже спины.

– Собирайся, милая, мне нужно идти. Уже поздно.

Он ловко помог ей одеться: такое внимание к мелочам сделало бы честь опытной горничной, – потом, опустившись на колени, зашнуровал ее ботинки, застегнул пряжки на гетрах, отряхнул песок с одежды, одернул серую форменную куртку, приладил ремень, поправил шляпу и лишь тогда довольно вздохнул. Свою одежду, местами намокшую от морской воды, Люс натянул равнодушно.

Уверенно шагая в темноте, он поддерживал спутницу под локоть с вежливым равнодушием, которое изрядно ее раздражало, пока они не дошли до сестринских бараков.

– Я тебя еще увижу? – спросила девушка, когда Люс остановился.

– Непременно, милая, – кивнул он с улыбкой.

– Когда?

– На днях. Нельзя слишком часто появляться на том пляже, нас могут заметить. Я приду навестить тебя на веранду возле вашей столовой, тогда мы и условимся. Хорошо?

Она поднялась на цыпочки, смущенно поцеловала его в щеку и дальше пошла одна, а Люс в тот же миг превратился в кота и крадучись скользнул сквозь вечернюю тьму, огибая островки света и прижимаясь к стенам построек, попадавшихся на пути.

Больше всего его мысли по-прежнему занимал, пока он ублажал мисс Захолустье, сержант Уилсон, герой и мерзкий мужеложец. Люс готов был побиться об заклад, что Уилсона отправил в «Икс» сконфуженный командир, чтобы избежать позорного трибунала. Славно, славно! Как видно, в последнее время в отделении появляются все более странные и чудны́е пациенты.