Порочная страсть

– Я подумал о том, что сказал полковник, – объяснил Наггет и коснулся раскрытой книги с благоговением набожного христианина, взявшего в руки Библию. – Почему бы мне не пойти в вечернюю школу и не сдать экзамены? Тогда я смог бы поступить в университет и заняться медициной.

– И чего-то добиться в жизни, – кивнул Майкл. – Отличная мысль! Удачи тебе, Наггет.

Странно, но этот парень почему-то нравился Нилу, хоть он и должен был ненавидеть его всей душой. Но именно в том и состоит главный урок войны, который ему следовало для себя извлечь, как того хотел отец: нельзя позволять чувствам быть помехой и препятствовать тому, что должно свершиться. Нужно научиться жить в согласии с собой, тогда все будет сделано.

– Нам всем придется найти себе какое-то занятие в жизни, когда выберемся из этих джунглей. Интересно, как я буду выглядеть в деловом костюме? Сроду его не носил, – заставил себя произнести Нил и, откинувшись на спинку стула, принялся спокойно ждать, когда Мэт угодит в расставленную ловушку.

Так и вышло. Мэт вдруг мелко задрожал всем телом, и вопрос вырвался у него сам собой, словно он не собирался произносить его вслух, но все время ни о чем другом и думать не мог:

– Как же я буду зарабатывать на жизнь? Я ведь бухгалтер, мне нужно видеть! Армия не станет платить мне пенсию: врачи считают, что с глазами у меня все в порядке! О господи, Нил, что же мне делать?

Остальные разом притихли, все головы повернулись к Паркинсону. «Что ж, начнем, – сказал он себе. Его, как и остальных, задел за живое горестный вопль Мэта, но холодная решимость довести начатое до конца вытеснила жалость. – Пока еще не время вдаваться в подробности, да и место для этого неподходящее, но фундамент можно заложить уже сейчас. Посмотрим, поймет ли Майкл, к чему я клоню».

– Предоставь это мне, Мэт, – уверенно заявил Нил, пожав ему руку. – Ни о чем не беспокойся. Я позабочусь, чтобы все у тебя было хорошо.

– Я никогда в жизни не принимал подаяния и не собираюсь начинать, – отрезал Мэт и гордо расправил плечи.

– Это вовсе не подаяние! – возразил Нил. – Это моя лепта. Ты понимаешь, что я имею в виду. Мы заключили договор, все мы, но мне еще предстоит заплатить свой долг сполна.

Последние слова Паркинсон произнес, глядя не на Мэта, а на Майкла, и тот сразу же отозвался, поняв, что от него требуется:

– Полностью согласен с тобой: это вовсе не милостыня, Мэт, а справедливая плата.

Майкл уже давно знал единственно верное решение, но противился ему и не находил в себе сил предложить, а потому даже почувствовал своего рода облегчение, оттого что его попросили об этом.

Глава 7

Сестра Лангтри успела добраться до своего барака вовремя. Дождь обрушился на остров, как только она закрыла за собой дверь, и за считаные минуты невесть откуда в помещение поползли всевозможные мелкие твари: комары, пиявки, лягушки, пауки, черные потоки муравьев, похожие на вязкий сироп, потрепанные мотыльки и тараканы. Оба окна в ее комнате были затянуты сеткой, и обычно Онор не пользовалась москитным пологом, но на этот раз первое, что сделала, войдя в барак, – сдернула сетку с кольца над кроватью, опустила и расправила.

Несмотря на дождь, она сходила в баню принять душ, потом укуталась в халат, подложила к стене в изголовье две тощие подушки и взяла в руки книгу, но открыть ее не было сил, а сон не шел. Тогда Онор откинулась на подушки и принялась слушать неумолчный глухой грохот дождя по железной крыше. Когда-то в детстве этот звук казался ей самым волнующим и чудесным на свете: для дочери фермера дождь – предвестник расцветающей жизни, – но здесь, где расточительная природа совершала нескончаемый стремительный круговорот цветения и увядания, ливень лишь наглухо отрезал Онор Лангтри от окружающего мира, оставил наедине с собственными мыслями. Дождь заглушал все звуки, нужно было кричать в самое ухо, чтобы вас услышали, и сквозь чудовищный шум пробивались лишь те голоса, что звучали в голове.

Тошнотворный ужас после сцены с Майклом, когда она вдруг обнаружила, что способна наброситься на горячо любимого человека, сменился апатией и отвращением к себе, но к этому чувству примешивалось и желание оправдаться в собственных глазах. Разве Майкл не обошелся с ней так, как ни один мужчина не должен поступать с женщиной? Разве не оказался извращенцем, не предпочел ей Люса Даггета? Господи, ну почему из всех мужчин на земле он выбрал именно его?

Бесплодные мысли. Похоже на бесконечный путь в гору по серпантину: круги все сужаются, но путь никуда не ведет, никогда ей не достигнуть вершины. Она так устала от самой себя! Как она могла допустить такое? И кто такой Майкл Уилсон? Ответов она не знала, так зачем задавать вопросы?