Порочное полнолуние (СИ)

— Дура ты, — окликает меня на крыльце Герман и ежится в халате. — Эти кобели на тебя обиду затаят за то, что решилась на ритуал.

— Да в жопу их, — оглядываюсь и обнажаю зубы. — Они мне надоели.

— Я напоминаю, что их трое, а ты одна, — Герман прячет руки в карманы. — Ты не совсем понимаешь, во что ввязалась.

— Не пугай девочку, — священник оборачивается у ворот.

— Они с этой девочки не слезут, — Герман перекатывается с пяток на носки. — Я могу ей только посочувствовать.

— Вам не стыдно? Вы меня обратили, — с досадой перекидываю через плечо угол шторы, — а теперь ведете такие отвратительные разговоры.

— Веду, — Герман кашляет и сплевывает на ступеньки, глядя на меня исподлобья, — я тоже был молодым, Полли. От меня моя покойная супруга по всему замку пряталась после ссор.

— Папа, — на улицу выходит Ида. — Ей не понять волчьей сути.

— Потому что я человек! — рявкаю на нее.

— Да сгинь ты с глаз моих! — Ида сжимает кулаки, в ярости уставившись на меня. — Не дай Луна, ты вернешься!

— Кто мне, дрянь эгоистичная, родит кровных внуков?! — истерично вскрикивает Герман, окинув ее обиженным взглядом. — Кто, я тебя спрашиваю?! Ты?!

— А вот и истинные мотивы вылезли, — священник посмеивается, подталкивая меня к воротам.

— Она сильная, здоровая! Она приняла мою кровь! И уже до полнолуния какие метаморфозы вытворяет! — Герман отталкивает Иду и спускается по ступеням, потрясая кулаком. — А что будет после? Она была рождена, чтобы стать оборотнем! Рождена, чтобы стать моей дочерью, моей надеждой продолжить род!

— Да у меня свои родители есть! — отпихиваю священника и шагаю к Герману. — Свои папа и мама!

— Да в задницу борова твоих смертных отца и мать!

— Это тебя и твою семейку в задницу борова! И твои чучела туда же! — окрысившись, смотрю в злобные глаза плешивого оборотня.

Меня переполняет желание сломать шею подлому старику, который превратил меня во влюбленного монстра. Я невнятно и тихо клокочу ругательства. Я же помощи просила, а не обращения, которое усложнило все в разы.

— Разошлись, — между нами встает священник. — Выдохнули.

— Это ты такая дерзкая, потому что в тебе моя кровь, — Герман широко и беззлобно улыбается и журит за щечку.

— Да я…

Священник прикладывает палец к губам и качает головой:

— Тут бесполезно с кем-то спорить, дитя. Особенно с Германом. Все. Идем.

— Я аж весь предвкушаю нашу семейную жизнь, — Чад приваливается к стене и ковыряется в зубах зубочисткой.

— Ага, — мрачно отзывается рядом Эдвин, и я в замешательстве отступаю к воротам.

Опять рыженький включил маньячилу, от взгляда которого волосы на руках встают дыбом, а кожа возле седьмого шейного позвонка покрывается легким инеем страха.

— Буду ждать тебя, Ласточка, — подмигивает и улыбается.

— Мы будем ждать, — на ступеньку садится Крис и подпирает подбородок кулаком. — Хотя если ты умудришься вновь стать человеком и поспособствуешь встрече с другими нареченными…

Издевается и хочет подстегнуть во мне ревность, но я не куплюсь на его слова. Если уж кого я здесь люблю, то себя и я не желаю ни человеческую, ни волчью жизнь тратить на трех оборотней в глухом лесу. Жаль, конечно, не успела покопаться в их библиотеке.

Ворота бесшумно отворяются, и я торопливо в холодном испуге просачиваюсь наружу и босиком шлепаю по мостовой, что ведет к глухой стене леса и зарослям кустов. С истеричным визгом подпрыгиваю от тройного воя, и накидываю край шторы на голову, чтобы укрыться от зова, в котором слышу нотки превосходства и предвкушения. Однако я все же оглядываюсь, и рассерженно морщу нос, когда рядом со священником вижу ковыляющего на четырех лапах Германа.

— Какого хрена?!

— Язычок прикусила, — фырчит мохнатый маразматик. — Иначе рот с мылом вымою.

— Без него ничего не получится, — священник пожимает плечами.

— Да и со мной тоже ничего не получится. Парни у Иды, может, и не очень умные, но девиц мастерски охмуряют.

— Это все чары и фокусы!

— Чары и фокусы, — Герман передразнивает меня. — Много ты понимаешь.

— Но чары имели место быть, — меланхолично отвечает священник.

Герман трясет ушами, всем видом показывая, что разговор окончен. Камень под ногами холодит ступни и в кожу впиваются мелкие и колючие песчинки. Штора волочится за мной мятым и пыльным шлейфом, а волосы треплет легкий ветер, и в нем я улавливаю неразборчивый шепоток, что зовет мою волчью половину побегать по кустам, поваляться в траве и потереться спиной о стволы.

— Слушай, да брось ты эту идею. Лучше на зайцев поохотимся. Жирных, молодых и сладких.

Живот согласно урчит на предложение Германа, и в глазах темнеет от голода.

— Пустишь кровь, — шепчет священник, — скрепишь связь со зверем, дитя.

— Зануда, — рычит Герман. — Жестокий изувер. Она же не завтракала. Ей бы хоть мышкой похрустеть.