Порочное полнолуние (СИ)

— Ну, в ином случае ты бы погибла.

— В рай мне не попасть?

— Как и в ад, — пожимает плечами.

— А вот это обидно, между прочим. Чем я не угодила Сатане? — возмущенно охаю я. — Ладно на небеса не вознесусь, переживу как-нибудь, а чего меня в аду не ждут?

— Ты вышла из системы координат божьей милости или немилости, когда приняла дар зверя, и вошла в другую.

— В какую?

— Да хрен его знает, — тихо выругивается Святой отец и смотрит на кусты цветущей розалии. — У меня нет ответа на этот вопрос.

Вот так меня заочно выпнули из Рая и Ада, и как теперь быть? Выкинуть крестик, что был куплен после моего крещения? Как-то несправедливо тут все устроено. В небе пролетает стайка птиц, и прошу Святого Отца с родителями побеседовать, чтобы они пришли в себя, а он в ответ хвалит меня, какая я замечательная и заботливая дочь. А толку-то? Все равно в Рай не пустят.

Через пять минут прогулочного шага Святой Отец начинает меня раздражать. Он молчит, ничего не говорит, нравоучениями не надоедает, а злит. Походка у него шаркающая, пахнет гадко, и морщины уродливые, а еще ко всему прочему вспоминаю, как он меня Чаду и Крису скормил и не защитил. Руки так и чешутся дать кулаком в его лицо и уши оторвать.

— Это нормально. Я тебе не нравлюсь, а ты мне.

— А я-то вам почему не нравлюсь?

— Ты оборотень, и этим все сказано.

— Не по своей воле, — цежу сквозь зубы.

И замолкаем. Мне он и не должен нравиться. Я к нему пришла по необходимости, а не по большому желанию, но какой же у него мерзкий нос! Меня аж всю передергивает при взгляде на него.

Заходим в дом, шагаем в гостиную, и удивленно крякаю. Родители сидят на диване связанные с кляпами во рту, а у окна стоит виноватый и растерянный Чад.

— Какого черта? — спрашиваю я.

Мама и папа зло мычат, а Чад кривится в улыбке:

— Мамка твоя с ножом на папку кинулась и заявила, что в лес к Герману уйдет. А папка твой еще и с соседкой мутил, но не на столе, а… на чердаке. А он у тебя шалун.

— Зря ты его оставила с родителями, — резюмирует Святой Отец. — Он же Альфа, в нем силен дух Леса.

— Слишком силен, похоже, — берет с подоконника горшок с фиалкой и горделиво протягивает. Среди листочков замечаю пушистый и колючий росток ели. — Красота, да?

— Иду можно поздравить с пенсией? — Святой Отец проходи к дивану и садится между неистово мычащими родителями. — Как она?

— Вроде справляется, — Чад лениво пожимает плечами. — Внуков бы ей, чтобы отвлечься.

— Горшок оставь, — Святой отец кивает на фиалку.

— Да этому крепышу место в Лесу.

— Пусть этот крепыш останется здесь, — строго заявляет Святой Отец. — Он будет полезен для родителей Полли.

— Ясно, — Чад ставит горшок на стол. — Иммунитет будет вырабатывать.

— Я бы запретил им с вами общаться, но это бесчеловечно лишать их дочери и внуков.

— Каких внуков, Падре? — отвлекаюсь от рассматривания ногтей.

Мама замолкает и возмущенно на меня оглядывается, зло закусив кляп. Без слов понимаю ее посыл: внуков ей да побольше. Вот прям "щас вынь и полож". Она уже устала ждать маленьких пупсиков, а раз снюхалась с тремя волками, то рожай, доча, и не выеживайся. Она только ради внуков и готова терпеть трех зятьев.

— Оставьте нас.

Вздыхаю и плетусь к лестнице, но в душе неиствует волчица, которая требует крови Святого Отца. Ему нельзя доверять! Вырвать бы ему глотку и залить его теплой и густой кровью ковер и паркет. Подозреваю, что он в свою очередь сдерживает в себе желание содрать с меня шкуру и сжечь в святом огне.

Глава 39. Удивительное открытие

Чад спит на кровати, а я, стоя у окна, наблюдаю за ним и вслушиваюсь в размеренное дыхание. Решил вздремнуть, пока Святой Отец приводит в чувство моих родителей. Раскинул руки и сладенько посапывает. Переворачивается на живот, обрастая шерстью, и ворчит волчьей пастью в подушку, дергая задними лапами, которые запутались в штанах.

Освобождаю Чада от хлопковых пут, и его хвост глухо бьет по одеялу. Красивая зверюга, и меня тянет лечь рядом и заключить спящего волка в объятия, но я ограничиваюсь поглаживаниями по шерстистой спине.

Он мой. Как и его братья. Именно сейчас я это осознала. Оставлю их, и жизнь трех оборотней окрасится в тоску по волчице, которая требует развалиться рядом и уткнуться носом в могучую звериную шею. Я этого тоже хочу, но не могу позволить, ведь я обижена.

— У хвоста почеши, — сонно урчит Чад.

Запуская ноготки в густую шерсть и скребу основание хвоста. Чад клокочет от удовольствия и вытягивает задние лапы.

— О, да… Да… Чуть левее…

Через минуту странных ласк он ложится на бок и косит на меня хитрые глаза:

— Хочешь, тоже хвостик почешу?

— Очень сомнительные прелюдии.

— Давай, пока не попробуешь, ты не поймешь.

— Только без приставаний. Ага?

— Почему?

— Во-первых, тут священник, во-вторых, это дом моих родителей, — терпеливо объясняю я.

— И?

— Хвост почесать дам, но не более.

— Ложись, — милостиво ворчит Чад и горячо обещает. — Не буду я к тебе приставать. Мне самому здесь неуютно.

Подозрительно прищурившись, стягиваю платье и через секунду лежу на одеяле настороженной волчицей, прижав уши.

— Расслабься, Полли.