Порочное влечение

Волна полного опустошения снова накрыла меня, а предательские слезы наполнили глаза, когда мужчина открыл рот, чтобы произнести роковые слова. Но мой дрожащий пальчик аккуратно лег на сухие губы, и я, зажмурившись, прошептала:

– Нет. Не произноси этого вслух. Прошу. Пусть все останется… в подвешенном состоянии… – мне хотелось запечатлеть этот момент в своей памяти навечно. Хотелось запомнить час, когда, чтобы прикоснуться к моему мужчине, нужно было лишь протянуть руку. Мечтала, что я сейчас открою глаза и все окажется страшным сном. Хотелось сидеть так остаток своих дней и молить об изменении его решения, но… Я распахнула глаза, встала и в последний раз взглянула в лицо Роберта. Мои руки сами едва ощутимо сжали его щеки, а губы накрыли его в мимолетном, прощальном поцелуе, прежде чем я тихо прошептала:  – Прощай, Роберт Шаворский. Я надеюсь, ты будешь счастлив, любим и здоров.

После чего я, не глядя, развернулась и вышла из палаты.

Не знаю, что происходило и как это можно описать, но дальнейшие события просто напросто не сохранились в моей памяти. Только мимолетные мгновения…

Вот Виола кричит мне в след:

– Эй! Ты куда? Что за?..

Вот я уже в палате и лежу на своей постели, бездумно глядя в пустоту белой стены.

Вот доктор разрешает мне вернуться домой.

Вот Таня с Фаиной везут меня обратно в квартиру.

Вот моя старая, уже такая неродная постель вновь приняла меня в свои объятия.

Ночь… Утро… Ночь… Утро…

Ничего нового. Никого старого. Все монотонно. Не важно. Не интересно. Пусто.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я впервые услышала внутренний голос, кричащий мне: "Черт побери! Кто-то звонит в дверь!".

Наверное, это был роковой знак, шутка судьбы или предначертанный жизнью момент, так как я внезапно встала и на трясущихся от долгого лежания ногах поплелась к двери, словно это было чем-то отчаянно необходимым в данный момент. Перед глазами все темнело, и передвигаться приходилось по стеночке, но я шла, не вдумываясь в свои действия основательно.

В дверь звонили, стучали и что-то кричали. Странно, что им удалось до меня докричаться, ведь несколько дней или недель я находилась в глубокой прострации.  И тем не менее ни слова я разобрать не могла.

Открыв дверь без малейших колебаний и тупых вопросов вроде: "Кто там?", я уже хотела было вернуться к себе, как замерла на пороге, проскрипев сухим горлом:

– Неожиданно…

–Чертовски хреново выглядишь! – немного спустив черные очки-бабочки, негодующе процедила каждое слово Виола, обводя меня презрительным взглядом с ног до головы и, слегка отодвинув мое пошатывающееся тело к дверце шкафа, беспардонно прошла внутрь, с некой иронией разглядывая простенький длинный коридор: – Смотрела "Ходячие мертвецы"? Дорисовать бы тебе кровь и вставить линзы с прозрачными зрачками – можно смело пускать пугать людей… Куда смотрели твои подруги все это время?

Как бы сильно я не пыталась сосредоточиться и поразмыслить над ситуацией более основательно, потуги на пребывание в вертикальном положении опустошили, небольшой резервный запас сил оказался исчерпан. Единственное, удалось подметить, что тонкое красное платье в мелкий черный горошек с расширенной плиссированной юбкой и корсетообразным ремнем превращало уже взрослую женщину в молодую девушку, а идеально уложенные в аккуратные локоны рыжие волосы добавляли ей шарма и женской привлекательности.

–Когда ты в последний раз ела? – с холодностью доктора внезапно спросила у меня она и тут же потрясла бумажным пакетиком перед лицом: – Хорошо, что я купила слоеные пирожные в кондитерской по пути, так что мы попьем с тобой чай.

Самоуверенному и подавляющему голосу женщина научилась у пасынка хорошо, только вот ее женскую сентиментальность было сложно скрыть слоем косметики и очками. Зеленые глаза все равно выдавали взволнованность, будто она собиралась сказать мне что-то важное и жизненно необходимое. Когда я вдруг поняла это, то мой интерес загорелся с новой силой. Я уже более бодро проводила Виолу в кухню, совмещенную с залом.

Женщина не стала снимать свою обувь и самоуверенно прошла по мягкому белому ковру в пыльных туфлях. Будь я в лучшем состоянии, то убила сначала ее, а потом и сама застрелилась до того, как последствия "прогулки" увидит хозяйка персидского ковра, Таня, и доведет нас до кровавых слез.

– Что ты хотела? – указав ей на барный стул, я тяжело оперлась о деревянный косяк и зажмурилась от внезапного приступа сильнейшей мигрени. Лоб так сильно болел, что сводило щеки и ощутимо отдавало в зубы, но, почувствовав, что Виола говорить не собирается,  распахнула глаза и более уверенно, как мне казалось, процедила: – Зачем ты пришла? Если Роберт не осведомил тебя, я уже не имею к вам никакого отношения.