Порочные желания

Я почувствовала его пальцы, раздвигающие губки, увидела расширяющиеся зрачки и высунутый кончик языка. Он погрузил свою пятерню в мою вагину и по промежности потекло. А потом, аккуратно, пальчиками пропихнул капусту во влагалище. Сначала я ничего не ощущала, но, когда он проделывал это в четвёртый раз, утрамбовывая капусту в пизде, мне показалось, что я превращаюсь в колбасу.

А Лизкину пизду удалось заполнить, только запихав в неё семь горстей капусты. Лизке казалось, что у неё не влагалище, а капроновый чулок: в пизду запихивали одну горсть капусты за другой, а ей всё было мало и мало, и мало. Сок, сочившийся из пизды, холодил и, струясь по промежности, капал на землю.

Мухи, высосав сок из капусты на земле, ползали в поисках ещё одной кучки и, учуяв запах, взлетали и жужжа, как бомбовозы, пикировали на лужицы под попками девушек.

Меня передёрнуло, бррр, а Лизка визгнула, чувствуя, ползающих по её ляжкам и промежности, мух.

У Урки загорелись глаза, он раздвинул Лизкину пиздёнку и, в образовавшуюся половую щель, поползли мухи!

Урка резко сдвинул губки и прислушался, улыбаясь.

В зависшей тишине, даже Лизка затихла, отчаянное жужжание, попавших в ловушку мух, услышали все!

Урка раздвинул губки и, ошалевшие, окосевшие и ослепшие от яркого света мухи стали вываливаться из Лизкиной пизды!

Оставив Лизку, истекающую соком квашеной капусты, он раздвинул мои губки, и когда назойливые и глупые мухи полезли, отталкивая друг друга, в половую щель, резко сдвинул их.

Но манёвр оказался неудачным: или мои губки были слишком скользкие, или слишком маленькие, в общем, двух мух он зажал между губок и они, отчаянно трепыхаясь и вереща, как резаные, стали, изо всех мухуйных сил, выкарабкиваться.

— Оооо!

Это было и мучительно, и приятно одновременно: с одной стороны, я, бррр, представляя, как они там трепыхаются, вся (!) покрылась пупырышками и мне казалось, что противные мухуи ползают у меня в животе, но, их трепыхания и крылышками, и лапками, и постепенное продвижение к свободе, было, скажем так, щекотно и от вульвы удушливой волной плеснуло к груди сладострастием. И когда мухуи вырвались из западни и, обиженнно жужжа и барражируя, улетели, Урка раздвинул мои губки и из пизды вывалилась задохнувшаяся муха, с слипшимися, не то от сока капусты, не то от моего сока, крылышками.

Передохнули?! Думаете это всё? Ага, как бы не так! Наши мытарства, а может и не мытарства, только начинались.

— Давай хлеб! — приказал Урка, Тарзану.

— А чё это ты командуешь? И для чего он тебе?

— Щас узнаешь! — Урка стал выгребать капусту из Лизкиной пиздёнки, шуруя в ней своей шаловливой ручонкой.

— Эй ты там, полегче ручонками, не у себя дома — выкрикнула Лизка и дёрнулась, сдерживаясь, чтобы не заржать — было очень щекотно.

Урка вздрогнул и стал действовать осторожнее.

В эту минуту из-за угла пятиэтажки выбежали местные подростки с футбольным мячом, но, увидев наших, примолкли и перешли на шаг.

— Тээк! — Квазимода обошёл мусорку и ткнул пальцем в мальчишку, которому на вид было не больше тринадцати лет — Шкет, а ну ка марш домой к мамке! Мультики иди смотри!

Шкет послушно развернулся и пошёл назад.

Это ж надо? Квазимода, оказывается, чтил кодекс и не хотел, чтобы подрастающее поколение совращалось непристойностью, творящейся за кучей!

Видимо с местными наши были знакомы: Квазимода, скользнув по оставшимся глазом, хмыкнул и мотнул головой, словно бы приглашая.

И теперь на нас с Лизкой, растележившихся на рваном кожаном лежаке, пялились уже девять с половиной пар глазёнок, горящих похотливым любопытством.

Под Лизкиной попой оказалась такая куча капусты, что у вновь прибывших округлились глаза.

Из меня Урка выгребал уже осторожно, но всё-равно было очень щекотно и я, не сдержавшись, хохотнула и поёрзала попой.

— Дай! — закончив гинекологическую процедуру, Урка взял куски заплесневевшего хлеба с личинками.

— Щас, щас и вы своё получите — Урка разговаривал с тараканами, которые топорщили свои усы из-под лежака.

— Ну, ка — обратился он к Утюгу — раздвинь-ка ей губки.

Дрожащими руками, Утюг, раздвинул мои губы, а Урка стал крошить в разверстую щель хлеб с личинками.

Личинок, их копошение, бррр, я сразу почувствовала.

Урка отодвинулся к Лизке, и тараканы рванули за крошками, или за личинками, в мою киску. Эти шустрые насекомые, прямо запрыгивали на меня и, замерев на мгновение перед провалом и, пошевелив усиками — ныряли! Я ощущала, как они плюхались на крошки во мне, потом замирали, хватали личинку и, также шустро, выскакивали назад, прыгали на землю и скрывались под лежаком! У тараканов не было суетни, как у бестолковых мух. Всё было слаженно, как у солдатиков. Как только один спрыгивал с добычей на землю, другой запрыгивал на меня и…

В это мгновения заверещала Лизка! Причём верещала по полной!

В каком-нибудь ужастике было бы сказано так: окрестность огласилась воплями несчастной!

Аа… — Лизка заткнулась, точнее, Квазимода зажал ей рот — Какого ххуя, ты разоралась!?

Но Лизка дёргалась и сикотилась из стороны в сторону жопой, словно пытаясь стряхнуть с себя…