Порочные

Немного поиграть и подразнить — пожалуйста, но сваливать серьезно? Нет, не в этой жизни. И она стремилась отобрать у меня контроль над телом, задавить меня инстинктами, собственными желаниями и эмоциями. Она, будто специально, усиливала боль, давала прочувствовать каждый ее оттенок от любого движения, растягивая эти мгновения. А обдурить и задавить часть себя, оказывается, чертовски непросто.

Гребаный бумеранг, вот и не верь после этого в карму.

Интересно, что же должна была испытывать Стеф? Она ведь своего урода укусила. А Брайан?

Не о том думаешь, Бартон. Если тебе сейчас не удастся сбежать, то будут все шансы прочувствовать это на собственной шкуре.

Интересно даже, если бы не вся эта дрянь с привязкой, как бы поступил Реми-не-Реми? Собирался просто меня грохнуть или все-таки засунуть куда-нибудь под замок? С другой стороны… грохнуть он меня мог в любой момент, начиная с первого дня приезда, и никто бы ничего не успел сделать. Так почему не грохнул? Это ведь самый рациональный вариант… Убил бы ночью и смылся, пока никто ничего не заметил. Его могли и не найти… Смотря, конечно, на то, как сильно гребаная Лиша заботиться о своих шавках.

И где настоящий лаборант? Как подставной блондинчик вообще узнал о его существовании? Дилан сдал или Филипп…

Верилось в это как-то с трудом.

Я ведь чувствовала чужое присутствие с самого первого дня… еще в стае Джефферсона. Получается, это он следил за мной, это он был в доме, копался в бумагах, заставлял меня прислушиваться и принюхиваться. Интересно, а разгром моей квартиры тоже его мерзких лап дело?

Лиша… Лиша, мать твою!

Можно было бы даже восхититься ими: так нагло, так открыто натравить на центр журналистов, власть, защитников прав непонятно-кого-от-непонятно-кого. Поднять все это дерьмо со дна, взбаламутить и оставить центр расхлебывать. Почти гениально.

А еще…

Еще тревожила Стеф… Что они с ней сделали, как заставили выступить по пятому, сказать все то, что она сказала? И что с ней сделают, когда ее услуги перестанут быть востребованными, когда шумиха вокруг нее утихнет?

Черт, если выберусь, первым делом потребую телефон и воды.

Да когда же покажется аэропорт?

Сил оставалось совсем мало, тело слушалось все хуже и хуже, собственные вдохи и выдохи гремели в ушах, кровь почти кипела, адреналин поднялся до того уровня, когда вместо того, чтобы помогать, только мешал, застилая глаза пеленой, сужая зрение. Да и бороться с волчицей становилось все сложнее и сложнее, как и сохранять внимание, чтобы не напороться на острую ветку, шишку или еще что-нибудь.

Мне не продержаться дольше двадцати минут.

И казалось, что Реми совсем рядом, что я слышу хруст веток под его лапами, тяжелое дыхание, рычание, клацанье зубов.

Серьезно, блин, зубов? Он хочет меня снова укусить?

Давай, Эмили, поднажми.

Но поднажать не получалось, я, наоборот, поняла, что стала терять в скорости. Мышцы дрожали, натягивались и скручивались, боль долбила в ногу отбойным молотком, простреливала до самого бедра, рикошетила в позвоночник.

В какой-то момент я вообще перестала понимать, где нахожусь, казалось, что бегу совершенно не в ту сторону, что в какой-то момент просто свернула не туда. И паника захлестнула удушливой волной, свела челюсти, разрезала ножом туго натянутые нервы, хлестнула вдоль спины. Но остановиться я позволить себе не могла.

Нет. Не в этой жизни.

Я втянула в себя кинжально острый воздух и чуть не споткнулась.

В нос ударил запах. Ударил резко, наотмашь, без предупреждения. Запах керосина, горячего асфальта, шин, нагретого металла, еще какой-то химии, а потом совсем-совсем рядом я услышала шум машин, и только после увидела впереди дорогу, участок сухой травы перед ней, еще дальше — само здание.

Я бежала с востока, и здание стояло торцом, блестело начищенным стеклом на солнце, отбрасывало длинную тень, шумело голосами и клаксонами таксистов. Это должно было придать сил, но почему-то сработало хреново…

Давай, Эмили.

Я рванулась вперед, заскулила в голос, не в силах больше сдерживаться. Я бы взвыла, чтобы меня заметили, но опасалась, что все еще слишком далеко, что меня никто не услышит, а на этот вой уйдут последние силы.

Обидно не дотянуть до конца, обидно просрать все из-за собственной несдержанности.

Я бежала так быстро, что почти не ощущала земли под лапами, редеющие деревья, трава и кусты слились в размытое пятно. Вдохи стали совсем короткими, выдохов как будто и не было.

И впервые за все время бега я отчетливо услышала рычание оборотня за спиной. Яростное, предупреждающее, угрожающее. Оно было очень громким и… очень рядом. Гораздо ближе, чем я предполагала. И оно… заставило волчицу давить на мой разум с новой силой, еще отчаяннее, еще жестче.

Ты ошибаешься… Ошибаешься…

Он не нужен тебе, он не твой волк…

Инстинкты раздирали на куски, на мокрые скользкие ошметки плоти так же, как воздух драл легкие и глотку. Желание выжить и желание подчиниться оборотню. Ярость и ненависть и страсть и страх.