Порочный круг

Напугав до полусмерти своего секретаря, отец Фабиан полностью истощил весь заряд злобы и агрессивности, копившийся в течение долгого времени. После такой разрядки душа его была легка, и настроение было совершенно замечательным. Легкомысленно напевая мотивчик отнюдь не канонического содержания, его преосвященство направился к епископу, дабы посвятить святое общество в свои дальнейшие планы. Намерения отца Фабиана показались святому обществу весьма оригинальными. Кардинал изъявил желание самолично передать икону Спаса Сиротского православной общине пятого мегаполиса. Известие это заставило покачать головой епископа:

— Пятый мегаполис совсем не в нашей епархии. К тому же там сейчас крайне напряженная ситуация...

— А в чем дело? — отец Фабиан нисколько не озаботился.

— Демонстрации протеста из-за соседства с базой экспедиционного корпуса, грозящие перерасти в настоящий вооруженный конфликт.

Кардинал хмыкнул и машинальным движением погладил висевший на шее крест:

— Мне нечего бояться смерти, поэтому я тем более обязан выполнить миссию примирения.

Упоминание о своем превосходстве над остальными смертными, сделанное отцом Фабианом таким обыденным тоном, спровоцировало приступ глубочайшей тишины. В итоге в качестве последнего средства повлиять на сумасбродного кардинала епископ посмотрел на его секретаря.

— Пятый мегаполис находится на границе ледников. Очень неуютное место, и туда не проложена телепортационная трасса, поэтому придется лететь на планетолете... — Это было единственное, что осмелился пролепетать аббат Грегор, настороженно следя за руками своего патрона.

Епископ, уже привыкший к настоятельным нравоучениям аббата, совершенно недоумевал, но Грегор уже более не поднимал свой взор, не желая участвовать в немом диалоге взглядов. Наконец, епископ понял, что кардинал непоколебим в своем решении, и аббат Грегор по непонятным для всех причинам выражает покорность воле своего начальника. Епископу ничего не оставалось делать",как изобразить любезнейшую улыбку и пожелать кардиналу счастливой дороги, а также предложить ему присутствовать сегодня на прощальной вечерне. Отец Фабиан, в свою очередь, высказал искреннюю удовлетворенность состоянием дел в епархии и пообещал дать лестный отзыв Вселенскому Папе. После этих слов присутствующие разошлись в возбужденном состоянии. Тем для сплетен народилось больше чем достаточно.

Кардинал твердо решил хорошо выспаться перед предстоящим вояжем, поскольку догадывался, что тугая пружина перемен уже закручена до предела, и скоро начнутся стремительные события, когда не будет времени думать об отдыхе. Но только-только отец Фабиан потонул в пуховых перинах гостевой опочивальни епископа, как требовательно задребезжал селектор. «Господи, пошли мне терпение...» — прошептал кардинал и со вздохом нажал кнопку:

— Слушаю вас.

Звонил епископ. Он взволнованным голосом попросил включить изображение.

— Но... Я уже лег в постель... — почти простонал отец Фабиан, чувствуя, как слипаются глаза, что нет сил покинуть нагретое ложе.

— Сейчас не до этикета! — голос епископа звучал уже слегка раздраженно.

— Хорошо-хорошо, — кардинал включил изображение,— что случилось?

— Посмотрите! — епископ выставил на обозрение по всей видимости какую-то петицию. — Они требуют предать анафеме церковь экспедиционного корпуса и немедленно выслать вас с планеты.

Отец Фабиан совершенно не казался удивленным или , напуганным, напротив, он даже усмехнулся:

— А что вы подразумеваете под словом «они»?

— Вы зря иронизируете! — возмутился епископ. — Мне жить среди этих людей! Вы просто не представляете себе, насколько это серьезно. — Он взглянул на листок. — Вот, послушайте:

«Дети! Последнее время. И как вы слышали, что придет антихрист, и теперь появилось много антихристов, то мы и познаем из того, что последнее время. Они вышли от нас, но не были наши; ибо, если бы они были наши, то остались бы с нами; но они вышли, и чрез то открылось, что не все наши».

Епископ закончил цитировать, перекрестился непонятно чему и снова уставился на кардинала. Отец Фабиан думал о том, зачем все это доводилось до его сведения, ведь непохоже было, что епископ злорадствует наподобие аббата Грегора, напротив, он вроде бы подтверждал свою лояльность, до которой, правда, кардиналу не было ровным счетом никакого дела. Мысли эти заставили его преосвященство помедлить с ответом:

— Так. Ну что ж. А вот кое-что из третьей главы этого же Соборного послания:

«Не дивитесь, братия мои, если мир ненавидит вас. Мы знаем, что мы перешли из смерти в жизнь, потому что любим братьев; не любящий брата пребывает в смерти. Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев».

— Так что же мне делать? — епископ всплеснул руками.

— Сколько вам лет?

— Сто восемьдесят...

— Ну вот: вы на сто лет меня старше...

— Но я же не знаю, как вы отреагируете на все это...